Но скорее кончится день, чем моя речь, если я буду обозревать все места, по которым странствовала почтенная Павла, одушевляемая неимоверною верою. Перейду в Египет и остановлюсь ненадолго в Сокхофе и у источника Самсонова, изведенного из язвы челюсти (Суд.15:19); омою в нем загоревшее лицо, чтоб, освежившись, посмотреть на Морасфим, некогда гробницу пророка Михея, ныне же церковь, и, оставив в стороне Хорреос и Гефеос, Марезу, Идумею и Лахис, пойду по зыбким пескам, скрадывающим следы путешественников, и по обширному пространству пустыни к египетской реке Сиор, что значит бурный. Пройду по пяти городам Египта, которые говорят на ханаанском языке, по земле Гесем, по полю Танеосу, на котором Бог «сотворил чудеса» (Пс.77:12); посещу город Но, превращенный после в Александрию, и град Господень Нитрию, где чистейшею селитрою добродетелей каждодневно очищаются нечистоты многих. Когда Павла здесь увидела выходящего к ней святого и достопочтимого епископа Исидора–исповедника в сопровождении бесчисленного сонма монахов, из которых многие притом возвышались саном священническим и левитским то хотя и радовалась славе Божьей, но в то же время считала себя недостойной такой чести.
Говорить ли мне о Макариях, Арсениях, Серапионах и прочих столпах Христовых? В чью келью она не входила? К ногам которого из них не припадала? В уверенности, что в лице каждого святого видит Христа, она радовалась, что все, сделанное ею для них, сделано для самого Господа. Отправившись из Пелузы в Маиуму водою, по причине весьма сильной жары, она с такою быстротою возвращалась в Иерусалим, как будто летела на крыльях. Немного спустя после того, в твердом намерении навсегда остаться в святом Вифлееме, она приютилась в малой гостинице, где и жила три года, пока строила кельи и монастыри и постоялые дворы странникам на той дороге, на которой Мария и Иосиф не нашли для себя пристанища.
Доселе описано путешествие Павлы, которое совершила она вместе со многими девицами и дочерью. Теперь будет пространнее описываться ее добродетель, которая собственно ей принадлежит, и при изображении которой я ничего не прибавляю, ничего не преувеличиваю, по примеру пишущих похвальные речи, но многое даже убавляю, чтобы мое повествование не показалось превосходящим всякую вероятность.
Смирение есть первая добродетель христиан, — и Павла до того смиряла себя, что тот, кто не видал ее и воображал ее в виде приличном знаменитому ее имени, смотря на нее, никак не поверил бы, что это она сама, а не последняя из служанок. И когда она была окружаема многочисленным сонмом дев, то казалась самою меньшею из всех и по одежде, и по голосу, и по приемам, и по поступи. По смерти мужа и до самого дня успения своего она никогда не сидела за трапезой с каким–нибудь мужчиной, хотя бы то был муж известный ей по своей святости и состоящий в сане первосвященником. Никогда не ходила в бани, разве только в случае опасности для жизни. Не имела мягкой постели даже в то время, когда страдала жесточайшей горячкой; но покоилась на самой жесткой земле, покрытой лишь власяницами, если только можно назвать покоем дни и ночи, которые проводила она в воздыханиях и молитвах, исполняя слова псалмопевца: «каждую ночь омываю ложе мое, слезами моими омочаю постель мою» (Пс.6:7). Можно было подумать, что глаза ее были не что иное, как источники слез, можно было счесть ее виновною в каких–нибудь ужаснейших преступлениях: так оплакивала она и малые грехи свои. А когда мы, — что было часто, — увещевали ее поберечь глаза и сохранить их для чтения Евангелия, она говорила: надобно измождать это лицо, которое я, вопреки заповеди Божией, часто раскрашивала румянами и белилами. Нужно удручать тело, которое усладилось многими удовольствиями. За долговременный смех должно заплатить непрестанным плачем. Мягкие материи и драгоценнейшие шелковые платья пора заменить суровой власяницей. Я, которая прежде старалась понравиться мужу и свету, желаю теперь нравиться Христу».