Наверно, месяц пролежалБорис, кругом покрытый льдом, —Недуг кончиной угрожал.Он постарел и поседел.Иван, гордясь своим трудом,Сестрою около сидел,И в темный час по вечерам,Скорбна, как будто войдя в храм,Справлялась не одна села красавица,Когда Борис от ран поправится.И он окрепнул наконец,Но вышел слабый, как чернец.Меж тем и сельских людей гневУлегся, явно присмирев.Борис однажды клятву далРеку Остер двенадцать раз,Не отдыхая, переплыть,Указ судьбы его не спас.Он на седьмом погиб. Не плакал, не рыдалИван, но, похоронив, решил уйти.Иных дней жребий темный вынулИ, незамеченный, покинулНас. Не знаю, где решил он жить.Быть может, он успел забытьТот край, как мы его забыли,Забвенью предали пути.Но голубь их скитаний, хром,Отныне сломанным крыломДрожит и бьется, узник пыли.Так тяжко падает на землюСвинцом пронзенный дикий гусь.Но в их сердцах устало внемлюСлова из книги общей: «Русь».
1913
206. Каменная баба
Старик с извилистою палкойИ очарованная тишь.И, где хохочущей русалкой*Над мертвым мамонтом сидишь,Шумит кора старинной ивы,Лепечет сказки по-людски,А девы каменные нивы —Как сказки каменной доски.Вас древняя воздвигла треба*.Вы тянетесь от неба и до неба.Они суровы и жестоки,Их бусы — грубаярезьба.И сказок камня о ВостокеНе понимают ястреба.Стоит с улыбкою недвижной,Забытая неведомым отцом,И на груди ее булыжнойБлестит роса серебряным сосцом.Здесь девы скок темноволосойОрла ночного разбудил,Ее развеянные косы,Его молчание удил!И снежной вязью вьются горы,Столетних звуков твердые извивы.И разговору вод заборыУтесов, сверху падших в нивы.Вон дерево кому-то молитсяНа сумрачной поляне.И плачется и волитсяСловами без названий.О, тополь нежный, тополь черный,Любимец свежих вечеров!И этот трепет разговорныйЕго качаемых листов.Сюда идет «пиши-пиши»,Златоволосый и немой.Что надо отроку в тишиНад серебристою молвой?Рыдать, что этот Млечный Путь не мой?«Как много стонет мертвых тысячПод покрывалом свежим праха!И я — последний живописецЗемли неслыханного страха.Я каждый день жду выстрела в себя.За что? За что? Ведь всех любя,Я раньше жил, до этих дней,В степи ковыльной, меж камней».Пришел и сел. Рукой задвинулЛица пылающую книгу.И месяц плачущему сынуДает вечерних звезд ковригу.«Мне много ль надо?*Коврига хлебаИ капля молока.Да это небо,Да эти облака!»Люблю и млечных жен, и этих,Что не торопятся цвести.И это я забился в сетяхНа сетке Млечного Пути.Когда краснела кровью ВислаИ покраснел от крови Тисс,Тогда рыдающие числаНад бедным миром пронеслись.И синели крылья бабочки,Точно двух кумирных баб очки.Серо-белая, онаЗдесь стоять осужденаКак пристанище козявок,Без гребня и без булавок,Рукой грубой указавЛюбви каменный устав.Глаза серые доскиГрубы и плоски.И на них мотылекКрылами прилег,Огромный мотылек крылами закрылИ синее небо мелькающих крыл,Кружевом точек берёгВишневой чертой огонек.И каменной бабе огня многоточиеДавало и разум и очи ей.Синели очи и вырос разумВоздушным бродяги указом.Вспыхнула темною ночью солома?Камень кумирный, вставай и играйИгор игрою и грома.Раньше слепец, сторож овец,Смело смотри большим мотыльком,Видящий Млечным Путем.Ведь пели пули в глыб лоб, без злобы, чтобыСбросил оковы гроб мотыльковый, падал в гробы гроб.Гоп! Гоп! В небо прыгай, гроб!Камень, шагай, звезды кружи гопаком.В небо смотри мотыльком.Помни, пока, эти веселые звезды, пламя блистающих звезд, —На голубом сапоге гопакаШляпкою блещущий гвоздь.Более радуг в цвета!Бурного лёта лета!Дева степей уж не та!
10 марта 1919
207. Лесная тоска
Вила
Пали вои полевыеНа речную тишину,Полевая в поле вою,Полевую пою волю,Умоляю и молю такВолшебство ночной поры,Мышек ласковых малюток,Рощи вещие миры:Позови меня, лесную,Над водой тебе блесну я,Из травы сниму копытце*,Зажгу в косах небеса яИ, могучая, босая,Побегу к реке купаться.