Рогами друг друга тесня,Как каменной липой на темени,И черной доверчивой мордойВсе дрожат, дорожа и пылинкою времени,Бросают сердца вожакуИ грудой бегут к леднику, —И волосы бросились вниз по плечамОленей сбесившихся стадом,По пропастям и водопадам.Ночным табуном сумасшедших оленей,С веселием страха, быстрее, чем птаха!Таким он стоял, сумасшедший и гордыйПевец (голубой темноты строгий кут,Морскою волною обвил его шею измятый лоскут).И только алмаз Кизил-э*Зажег красноватой водыЗвездой очарованной, к булавке прикованной,Плаща голубые труды,Девичьей душой застрахованной.О девушка, рада ли,Что волосы падалиРекой сумасшедших оленей,Толпою в крутую и снежную пропасть,Где белый белел воротничок?В час великий, в час вечерний,Ты, забыв обет дочерний,Причесала эти волосы,Крылья дикого орлана,Наклонясь, как жемчуг колоса,С голубой душою панна.И как ветер делит волны,Свежей бури песнью полный,Первой чайки криком пьяный, —Так скользил конец гребенкиНа других миров ребенке,Чьи усы темнеют нивойПашни умной и ленивой.И теперь он не спал, не грезил и не жил,Но, багровым лучом озаренный,Узор стен из камней голубыхЧерными кудрями нежил.Он руки на груди сложил,Прижатый к груде камней призрак,Из жизни он бежал, каким-то светом привлеченный,Какой-то грезой удивленный,И тело ждало у стеныЕго души шагов с вершин,Его обещанного спуска,Как глина, полная воды,Но без цветов — пустой кувшинБез запаха и чувства.У ног его рыдала русалка. Она,Неясным желаньем полна,Оставила шум колесаИ пришла к нему, слыхала чьиПесни вечера не раз.Души нежные русалочьиПокорял вечерний час.И забыв про ночные леса,И мельника с чертом божбу,И мельника небу присягу,Глухую его ворожбу,И игор подводных отвагу.Когда рассказом звездным вышитПруда ночного черный шелкИ кто-то тайну мира слышит,Из мира слов на небо вышед,С ночного неба землю видитИ ждет, к себе что кто-то выйдет,Что нежный умер и умолк.Когда на камнях волос чешетРусалочий прозрачный полИ прячется в деревьях липы,Конь всадника вечернего опешит,И только гулкий голос выпиМычит на мельнице, как вол.Утехой тайной сердце тешитУсталой мельницы глагол,И все порука от порока.Лишь в омуте блеснет морока,И сновидением обманаИз волн речных выходит паннаИ, горделива и проста,Откроет дивные уста.Поет про очи синие, исполненные прелести,Что за паутиной лучей,И про обманчивый ручей,Сокрыт в неясном шелесте.Тогда хотели звезды жгучиеСоединить в одно созвучиеИ смуглую веру воды,Веселые брызги русалок,И мельницы ветхой труды,И дерево, полное галок,И девы ночные виды.И вот, одинока, горда,Отправилась ты в города.При месяце беломСинеющим теломПугает людей. Стучится в воротаИ входит к нему.В душе у девы что-то,Неясное уму.Но сердце вещее не трогалиНочные барышни и щеголи,Всегда их улицы полныИ густо ходят табуны.Русалка, месяца лучами —Невеста в день венца,Молчанья полными глазами,Краснея, смотрит на певца.Глаза ночей. Они зовут и улетаютТуда, в отчизну лебедей,И одуванчиком сияютВ кругах измученных бровей,И нежно-нежно умоляют.«Как часто мой красивый разум,На мельницу седую приходя,Ты истязал своим рассказомО празднике научного огня.Ведь месяцы сошли с небес,Запутав очи в черный лес,И, обученные людскому бегу,Там водят молнии телегуИ толпами возят людейНа смену покорных коней.На белую мукуРазмолот старый мирРаботою рассудка,И старый мир — он умер на скаку!И над покойником синеет незабудка,Реки чистоглазая дочь.Над древним миром уже ночь!Ты истязал меня рассказом,Что с ним и я, русалка, умерла,И не река девичьим глазомУвидит времени орла.Отец искусного мученья,Ты был жесток в ночной тиши,Несу венок твоему пенью,В толпу поклонниц запиши!»Молчит. Руками обнимая,Хватает угол у плащаИ, отшатнувшись и немая,Вдруг смотрит молча, трепеща.«Отец убийц! Отец убийц — палач жестокий!А я, по-твоему, — в гробу?И раки кушают меня,Клешнею черной обнимая?Зачем, чертой ночной морокиПорывы первые ломая,Ты написал мою судьбу?Как хочешь назови меня:Собранием лучей,Что катятся в окно,Ручей-печаль, чей бег небесен,Иль нет из да — в долине песен,Иль разум вод — сквозь разум чисел,Где синий реет коромысел*, —Из небытия людей в волнеТы вынул ум, а не возвысилЗа смертью дремлющее «но».Или игрой ночных очей,[Всегда жестоких и коварных, ] —На лоне ночи светозарных,И омутом, где всадник пьет,Иль месяца лучом, что вырвался из скважин,Иль мне быть сказкой суждено?Но пощади меня! Отважен,Переверни концом копье!»Тогда рукою вдохновеннойНа Богоматерь указал.«Вы сестры. В этом нет сомнений.Идите вместе, — он сказал.—Обеим вам на нашем светеСреди людей не знаю места(Невеста вод и звезд невеста).Но, взявшись за руки, идитеРечной волной бежать сквозь сетиИли нести созвездий нитиВ глубинах темного собораШирокой росписью стены,Или жилицами волныСкитаться вы обречены,Быть божествами наявуИ в белом храме и в хлеву,Жить нищими в тени забора,Быть в рубище чужом и грязном,Волною плыть к земным cоблазнам,И быть столицей насекомых,Блестя в божественные очи,Спать на земле и на соломах,Когда рука блистает ночи.В саду берез, в долине вздоховИль в хате слез и странных охов —Поймите, вы везде изгнанницы,Вам участь горькая останетсяВезде слыхать: «Позвольте кланяться».По белокаменным ступенямОн в сад сошел и встал под Водолеем.«Клянемся, клятве не изменим, —Сказал он, руку подымая,Сорвал цветок и дал обеим, —Сколько тесных дней в году,Стольких воль повторным словомЯ изгнанниц поведуПо путям судьбы суровым».И призраком ночной семьиЗастыли трое у скамьи.
Как воды полночных озерЗа темными ветками ивы,Блестели глаза у сестер,А все они были красивы.Одна, зачарована богом*Старинных людских образов,Стояла под звездным чертогомИ слушала полночи зов.А та замолчала навеки*,Душой простодушнее дурочки,Боролися черные векиС глазами усталой снегурочки.А та — золотистые глины*Любила весною у тела,На сене, на стоге овинаЛежать — ее вечное дело.Внезапный язык из окошка на птичнике —Прохожего дразнит цыгана,То, полная песен язычника,Стоит на вершине кургана*.И, полная неба и лени,Жует голубые цветы,И в мертвом засохнувшем сенеПлывет в голубые пути.Порой, быть одетой устав,Оденет ночную волну,Позволит ветров табунуЛаскать ее стана устав.И около тела нагогоХолодная пела волнаДавно позабытое словоИз мира далекого сна.Она одуванчиком телаЛетит к одуванчику мира,И сказка великая пела, —Глаза человека — секира.И в сказку вечернего небаЛетели девичьи глаза,И волосы темного хлебаВолнуются, льются назад.Умчалися девичьи землиВ молитвенник дальнего неба,И волосы черного хлебаВолнуются, полночи внемля.Она — точно смуглый зверок,И смуглые блещут глазенки;Небес синева, точно слабый урок,Блеснет на зарницах теленка.Те волосы — золота темного мед,Те волосы — черного хлеба поток,То черная бабочка небо сосетИ хоботом узким пьет синий цветок.Поверили звезд водоемуЕе молодые лета,Темнеет сестрой черноземуЛюбимая сном нагота.И кротость и жалость к себеВ ее разметавшихся кудрях,И небо горит голубейВ колосьях священных и мудрых.И неба священный подсолнух,То золотом черным, то синим отливомБлеснет по разметанным волнам,Проходит, как ветер по нивам.Идет, как священник, и темной рукойДает темным волнам и сон и покой,Иль, может быть, Пушкин иль ЛенскийПо ниве идет деревенской;И слабая кашка запутает ногиСлучайному путнику сельской дороги.Глазами зеваки, иль, может быть, богиПришли красивыми очамиВсе на земле благословить.Другая окутана сказкой*Умерших недавно событий,К ней тянутся часто за ласкойДругого дыхания нити.Она величаво, как мать,Проходит по зарослям вишниИ любит глаза подымать,Где звезды раскинул всевышний.Дрожали лучи поговоркою,И время столетьями цедится,Ты смотришь, задумчиво-зоркая,Как слабо шагает Медведица.Платка белоснежный ковер,Одежда бела и чиста;Как пена далеких озер.Ее колыхались уста.И дышит старинная вольница,Ушкуйницы гордая стать.О, строгая ликом раскольница,Поморов отшельница-мать.Лоск ласк и хитрости привычной сети*Чертили тучное лицо у третьей,Измены низменной онаБыла живые письмена.И темные тела дары,Как небо, светлы и свободны;На облако черной главыНисходит огонь благородный.И голод голубого холодаОставит женщину и глину,И вновь таинственно и молодоМолилась глина властелину.И полумать и полудитя*,И с мглой языческой дружа,Она уходит в лес, хотяЗовет назад ее межа.Стонавших радостно черемухЗовет бушующий костер*.Там в стороне от глаз знакомыхНаходишь, дикая, шатер.Сквозь белые дерева очиТы скачешь товаркою ночи,И в черной шубе медвежонокСвоих на тело падших кос, —Ты, разбросавший волосы ребенок,Забыв про яд жестоких ос,Но помнишь прелести стрекоз.И ловишь шмелей-медвежат,Хоть дерева ветки дрожат,И пьешь цветы медовой пыли,И лазаешь поспешней белки, —Тогда весна сидит сиделкойУ первых дней зеленой силы.И, точно хохот обезьяны,Взлетели косы выше плеч,И ветров синие цыганеВедут взволнованную речь.Она весна или сестра,В ней кровь весенняя течет,И жар весеннего костра*В ее дыхании печет.Она пчелиным божествомНа службу тысячи шмелейИдет, хоть трудно меж ветвейСлужить молитву божеством.