Плоскость ХVII
Трое
Ну, прощай, Зангези!
(Уходят.)
Дорога сборищу тесна,Везде береза и сосна.О, боги, боги, где вы?Дайте прикурить.Я прежних спичек не найду.Давай закурим на ходу.Идем.— Мы где увидимся?В могиле братской?Я самогону притащу,Аракой* бога угощуИ созовем туда марух. — Эх!Курится?— Петух!На том свете я примаю от трех до шести.Иди смелей, боятся дети,А мы уж юности — прости!По-нашенски напьемся, по-простецки, по-дурацки.Потом святого в лоск напоим,Одесса-мама запоем.И пусть пляшут а-ца-ца*!Возле мертвого донца.*Даешь, Зангези?
Зангези
Спички судьбы.*
Трое
Есть.
Плоскость ХVIII
Зангези
Нет, не бывает у бури кавычек!Требовал смерти у РюриковичейПылкий, горячий Рылеев.В каждом течет короле яд,И повис, неподвижно шагая,Смерть для Рылеева цепей милее.Далее мчится буря нагая.Дело свободы, все же ты начато!Пусть тех могилы тихи.Через два в тринадцатой —Сорок восьмого года*Толп, красных толп пастухи.Ветер свободы,День мировой непогоды!И если восстали поляки*,Не боясь у судьбы освистанья,Щеку и рот пусть у судьбы раздирает свисток,Пусть точно дуло, точно выстрел суровый,Точно дуло ружья, смотрит угрюмый ВостокНа польского праздник восстанья.Через три в пятой, или двести сорок три,Червонцами брошенных днейВдруг загорелся, как смерть в одиночке,Выстрел в грудь Берга*, мертвойМятежников точки,Польши смирителя, Польши наместника,Звона цепей упорного вестника.Это звена цепей блеснули:Через три в пятой — день местиИ выстрела дыма дыбы.Гарфильд* был избран, посадник Америки,Лед недоверия пробит,Через три в пятой — звери какие —Гарфильд убит.И если Востока ордаУлицы Рима ограбилаИ бросила белый град черным оковам,Открыла для стаи вороньей обед, —Через два раза в одиннадцатой триВыросла снова гора череповБитвы в полях Куликова —Это Москва переписывала набелоЧернилами первых победПервого Рима судьбы черновик.Востока народов умолк пулемет,Битвой великою кончиласьОбойма народов Востока.Мельник временИз костей КуликоваПлотину построил, холм черепов.Окрик несется по степи: «Стой!»Это Москва — часовой.Волны народов одна за другойКатились на запад:Готы и гунны, с ними татары.Через дважды в одиннадцатой триВыросла в шлеме сугробов Москва,Сказала Востоку: «Ни шагу!»Там, где земля от татар высыхала,Долго блистал их залив,Ермак с головою нахала,Суровую бровь углом заломив,Ветру поверив широкую бороду,Плыл по прекрасным рекам СибириК Кучума далекому городу.Самое нежное в миреНе остановит его,Победителя жребийВ зеркале вод отражался,Звезды блистали Искера* —И полумир переходит к Москве.Глядели на русских медвежие хари,Играли в камнях медвежата,Толпилися лось и лосята.Манят и дразнят меха соболейТолстых бояр из столицы,Шли воеводы на поиск землицы,Плыли по морю, по северным льдам.Вслед за отходом татарских тревог —Это Русь пошла на восток.Через два раза в десятой степени триПосле взятья Искера,После суровых очей Ермака,Отраженных в сибирской реке,Наступает день битвы Мукдена,Где много земле отдали удали.Это всегда так: после трех в степени эннойНаступил отрицательный сдвиг.Стесселем* стал ЕрмакЧерез три в десятой степени днейИ столько же.Чем Куликово было татарам,Тем грозный Мукден был для русских.В очках ученого пророкаЕго видал за письменным столомВладимир Соловьев*.Ежели Стессель любил поросят —Был он Ермак через три в десятой.И если БолгарияРазорвала своего господина цепиИ свободною встала, после стольких годов,Решеньем судилища всемирного* —Долина цветов, —Это потому, что прошлоТри в одиннадцатойСо дня битвы при Тырнове*.Киев татарами взят*,В храмах верблюды храпят,Русская взята столица,Прошло три в десятойИ в горах АнгорыСошлися Тимур с Баязетом.И пусть в клетке сидит Баязет,Но монголам положен отпор.Через степени триСмена военной зари.Древнему чету и нечетуТам покоряется меч и тут.Есть башня из троек и двоек,Ходит по ней старец времен*,Где военных знамен воздух клевали лоскутьяИ кони упорно молчат,Лишь звучным копытом стучат.Мертвый, живой — все в одной свалке!Это железные времени палки,Оси событий из чучела мира торчат —Пугала войн проткнувшие прутья.Проволока мира — число.Что это? Истины челны?Иль пустобрех?Востока и Запада волныСменяются степенью трех.Греки боролися с персами, все в золотых шишаках,С утесов бросали их, суровые, в море.Марафон — и разбитый ВостокХлынул назад, за собою сжигая суда.Гнались за ними и пересекли степи они.Через четыреждыТри в одиннадцатой степени,Царьград, секиры жди!*Храм запылает окурком,Все будет отдано туркам,Князь твой погибнет в огнеНа белом прекрасном коне.В море бросает свою прибыльТорговец, турки идут, с ними же гибель.17-й год. Цари отреклись. Кобылица свободы!Дикий скач напролом.Площадь с сломанным орлом.Отблеск ножа в ееТемных глазах,Не самодержавиюЕе удержать.Скачет, развеяв копытами пыль,Гордая скачет пророчица.Бьется по камням, волочитсяСтарая мертвая быль.Скачет, куда и к кому?Никогда не догоните!Пыли и то трудно угнаться-то,Горят в глазах огонь и темь —Это потомуИ затем,Что прошло два в двенадцатойСтепени днейСо дня алой Пресни*.Здесь два было времени богом,И паденье царей с уздечкой в руке,И охота за ними «улю-лю» вдалекеВыла в даль увлекательным рогом.Пушечной речьюПотрясено Замоскворечье,Мина* снарядам кудрями чугуннымиКланялся низкоНижегородец Минин*.Справлялись Мина именины,А рядомСамых красивых в Москве богородицВ глубинах часовенХохот глушил гор Воробьевых.Это Пушкин, как волосы длинные,Эн отрубилИ победителю песен их бросил.Мин победил.Он сам прочел Онегина железа и свинцаВ глухое ухо толп. Он сам взойдет на памятник.Через три в пятой днейСделался снег ал.И не узнавали Мина глаза никого,Народ забегал,Мина убила рука Коноплянниковой*.Через три в пятой, двести сорок три дня,Точно, что всего обидней,Приходит возмездие.Было проделано чудо жестокости,Въелось железо человечеству до кости,Пушки отдыхали лишь по воскресеньям,Ружья воткнуть казалось спасеньем.Приказ грозе и тишине,Германский меч был в вышине.И когда мир приехал* у какого-то договора на горбах,Через три в пятойБыл убит эсером Мирбах*.Если в пальцах запрятался нож,А зрачки открывала настежью месть,Это время завыло: «Даешь!» —А судьба отвечала послушная: «Есть».