Св. Киприан мало заботился о новом возмущении против него. Он никак не мог подумать, чтобы в Риме поверили таким людям, каков был Фелициссим, уже известный Корнелию, в сообществе с подобными ему бунтовщиками, и потому не хотел отправлять туда нарочитого посла, с уведомлением о беспорядках, произведенных Приватом и Фортунатом, а написал об этом немного после, по случаю с аколуфом Фелицианом. Следующие события в Карфагене еще более успокаивали его, потому что скоро почти все оставили Фортуната, когда обнаружилось, что при посвящении его было не 25 епископов, как обещал прежде Приват, а только пять, и то – из падших или еретиков. Раскаявавшиеся каждодневно приходили к св. Киприану, с просьбою простить им заблуждение их, и он имел затруднение не столько в обращении приверженцев лжеепископа, сколько в убеждении православных возвратить церковное общение обращавшимся. И из Рима, сначала, были добрые известия. Корнелий, действительно, на первый раз решительно не хотел принимать никаких лжесвидетельств от Фелициссима и его товарищей, но потом ход дела изменился, было, к худшему. Послы Фортуната, разными угрозами и ложными показаниями, будто бы при посвящении Фортуната было 25 епископов, если не поколебали мнение римского епископа о карфагенском, то привели его в сильное смущение, так что он, в письме к Киприану, выразил свое беспокойство и неудовольствие на его молчание. Чем неожиданнее было такое известие, тем глубже огорчило оно св. Киприана, который так недавно еще, и с такою преданностию и твердостию защищал дело Корнелия. Он написал Корнелию ответ сильный в довольно строгий, напоминая ему об обязанностях епископа стоять за истину при всех опасностях, раскрывая характер, цели и образ мыслей тех людей, которым он начал поддаваться, в проч., в заключение же прося прочитать письмо это римскому клиру и народу[91]. Нет сомнения, что Корнелий исполнил последнее желание Киприана и тем, с одной стороны, загладил некоторую слабость свою, а с другой, лишил всякой надежды на успех послов Фортунатовых.
Среди этих занятий, св. Киприан не переставал устно и письменно наставлять своих пасомых истинно христианскому поведению, внушая им, больше всего, крепко держаться единения с православною Церковию и не увлекаться обольщениями раскольников и еретиков, так как вне общения с Церковию даже добрые, по виду, дела и такие важные упражнения и добродетели, какова молитва, не имеют никакого значения и силы. По всей вероятности, к этому времени, то есть, когда Приват, с сообщниками своими, старался окружить себя последователями, надобно относить происхождение творения Киприанова «о молитве Господней» потому что нельзя не видеть, что целию его было, между прочим, предостережение православных от участия в молитве с отделившимися от Церкви.
Между тем, частые откровения Божии Киприану предизвещали его о новых жестоких гонениях на всех христиан. Да и на самом деле показывались уже признаки этого гонения, потому что, перед тем, как св. Киприан писал вышеуказанное письмо к Корнелию, язычники в цирке требовали его на съедение львам. Поэтому заботливый пастырь начал приготовлять своих пасомых к новому посещению Божию. В одной из подведомых ему церквей не было епископа, и Киприан хотел сам туда отправиться, но, вероятно, это оказалось невозможным, и он написал тамошнему клиру и народу трогательное увещание к мученичеству, замечая, впрочем, что и уклонение во время гонения не есть преступление[92]. Ближайшую паству свою он приготовлял к предстоящему испытанию сколько словом, столько же примером, сам усугубляя пост, бдение, молитву, и других убеждая к тому же. Предметом особенной заботливости его были, без сомнения, кающиеся, которые не кончили еще покаяние своего, а, между тем, должны были вступить на трудное поприще борьбы за веру. Оставить их без примирения с Церковию было страшно, но и отменить соборное постановление об них нельзя было без собора. Итак созвав был собор, и на соборе положено было принять в общение с первыми всех кающихся, которые, как должно, совершали покаяние, и напутствовать их на подвиги причащением тела и крови Христовой. Такое определение карфагенского собора сообщено было и римской Церкви, в письме Киприана, со всеми Отцами собора к епископу римскому Корнелию[93].