Вслед за тем гонение открылось. В Риме Корнелий первый сделался исповедником. Когда весть об этом дошла до Карфагена, Киприан написал к исповеднику приветственное письмо, в котором весь отдается восторгу, по случаю необыкновенно мужественной встречи испытания, не только самим Корнелием, но и его пасомыми, потому что, в известии сообщалось, что как скоро позван был на суд епископ, к нему начали быстро стекаться христиане, всякий спешил вместе с ним свидетельствовать свою веру, и народ, как один человек, исповедовал свою готовность все претерпеть за Христа – весьма многие из тех, которые при Декие оказались слабыми, теперь явились мужественными и вполне загладили позор прежнего отречение своего, короче, вся Церковь римская, по выражению Киприана, явилась вместе с епископом своим исповедницею[94]. Корнелий сослан был в заточение, где и скончался мученическою смертию 14-го сентября, того же 252 года. Преемник его Луций также подвергся ссылке на первых же порах епископского служения своего, но потом был вызван и в последствии пострадал в Риме. Киприан и его приветствовал, как славного исповедника Христова[95]. Из этих двух последних писем, между прочим, видно, что Корнелий и Луций подтвердили своим согласием определение карфагенского собора о примирении с Церковию кающихся, пред наступлением гонения.
Из Рима гонение не замедлило перейти и в Африку. В Карфагене первый встретил напор его исповедник Рогациан, вскоре пострадавший мученическою смертию вместе с другим исповедником Фелициссимом. Здесь также все христиане вообще оказались гораздо более готовыми к выдержанию борьбы, чем это было прежде. Исповедников являлось много – женщины и дети выносили подвиг исповедничества, падших не видно, потому, без сомнения, что их было мало. Св. Киприан хотя оставался в городе, но не мог посещать заключенных, из опасения усилить ярость язычников (епископы вообще не посещали заключенных в темницах во время гонений – причина очевидна), поэтому он убеждал исповедников письменно к мужеству, терпению и готовности принять венцы мученические, указывая им на ближайшие примеры первых между ними мучеников, Рогациана в Фелициссима[96].
К жестокостям говения присоединились ужасы моровой язвы, которая началась, кажется, еще при Декие, но теперь страшно усилилась. В этих обстоятельствах любовь и мужество св. Киприана открылись больше, чем когда-либо. В то время, как язычники все поражены были ужасом и каждый думал только о себе, мертвые и полумертвые выбрасывались на улицы и некому было заботиться ни о помощи больным, ни о погребении умерших, родные бросали родных, и трупы, гниющие в домах и на улицах, заражали воздух и усиливали язву, Святитель Божий собрал своих верующих в одном месте и сделал им такое увещание к призрению несчастных, без различия их веры и отношения к христианам, что, по выражению Понтия, «сами язычники, может быть, тотчас же обратились бы к вере, если бы послушали его в то время»[97]. Хрвстиане приняли его наставление, и по различию состояний и сословий разделили между собою разные роды благотворения, то есть, одни приняли на себя издержки по вспоможению нуждающимся, другие посвящали себя на труд при смотрении за страждущими, иные должны были распоряжать делом помощи, другие исполнять распоряжения. И все это они исполняли потом самым делом[98].
Такое поведение христиан должно было послужить наилучшим опровержением нелепого и злобного предубеждения против них язычников, привыкших всякое бедствие обращать в вину их божественной вере. Может быть, после этого многие язычники действительно стали иначе смотреть на христиан. Но перед тем ненависть их к верующим во Христа ожесточалась именно с распространением того мнения, что боги наказывают мир за отвержение их многими людьми, то есть, христианами. В Карфагене такое мнение часто высказывал, даже в лицо самому епископу, некто Деметриан, вероятно софист. Не любя с ним спорить и не считая нужным опровергать его в другое время, потому что подобного человека нельзя было вразумить беседою, св. Киприан, при настоящих обстоятельствах, почел долгом своим разоблачить обычные клеветы его на христиан и показать нелепость его умствований и нападок на христианство, конечно, не столько для него самого, сколько для других, которые его слушали и разделяли с ним подобные предубеждения. Написанное им по сему случаю творение известно под именем «книги к Деметриану».