Творения [Собрание сочинений в 2-х частях. (Серия: "Библиотека творений св. отцев и учителей церкви западных, издаваемая при Киевской духовной академии") 1879 г.]

. Впрочем, рассуждение о том, что надлежало бы постановить касательно дела падших, я отложил на далее, с тем, чтобы по наступлении спокойствия и тишины, когда, даст Бог, соберутся вместе епископы, определить, чему быть должно, общим советом и согласием в собрании всех; а если бы кто прежде совещания нашего и постановления, по общему совету, приговора захотел иметь общение с падшими, то таковой сам да отлучится от общения. Об этом я со всею полнотою писал и в Рим к клиру, оставшемуся тогда без епископа, и к исповеднику Максиму пресвитеру и прочим, бывшим под стражею, а теперь соединенным с Корнелием в Церкви. Что я так писал, это ты можешь узнать из ответных писем их. В письме своем они так выразились: «в столь важном деле мы согласны с тем, что и ты утверждал, именно, что прежде нужно дождаться мира Церкви, а потом уже, составив общий совет с епископами, пресвитерами, диаконами, исповедниками и твердыми в вере мирянами, рассудить о деле падших»[19]. В этом письме, которое писал тогда Новациан и написанное прочитывал вслух и под которым подписался пресвитер Моисей, тогда исповедник, а теперь и мученик, прибавлено также, что надлежит давать мир тем падшим, которые слабы и близки к кончине. Это письмо разослано повсюду и сообщено к сведению всем церквам и всем братьям. Итак, сообразно тому, как предположено было прежде, – теперь, по укрощении гонения, когда открылась возможность собраться вместе, собрались в большом числе мы, епископы, которые, по своей вере охраняемые Божиим покровом, остались целы и невредимы, и, рассудив обоесторонне по Божественным Писаниям, мы согласили свое решение со снисходительностию, постановивши, с одной стороны, что не надобно совершенно отнимать у падших надежды общения и мира, дабы они не впали в отчаяние и, не быв допущены в Церковь, не стали жить, сообразуясь веку, по-язычески; с другой стороны, не ослаблять для них суда церковного до того, чтобы они безрассудно приступали к общению, напротив, внушить им, что они должны долго приносить покаяние и сокрушенно просить Отеческой милости и что надобно исследовать вины, побуждения и обстоятельства каждого из них. Все это содержится в свитке (который, думаю, дошел к тебе), где по главам расписаны все решения. И если бы число африканских епископов показалось тебе недостаточным, то знай, что мы писали об этом деле и в Рим, к товарищу нашему Корнелию, который также, держав совет со многими соепископами, принял такое же, как и мы, решение, основанное на такой же строгости и спасительной умеренности. Об этом-то необходимо было написать тебе теперь, чтобы ты знал, что я ничего не делал легкомысленно, но согласно тому, что было изложено мною в письме моем, все отложил до общего решения нашего и даже ни с кем из падших не имел общения прежде, когда еще была для падшего возможность получить не только прощение, но и венец; потом, однако ж, когда того требовали и согласие собора, и польза братского единения и врачевания язвы, я подчинился обстоятельствам времени и почел необходимым споспешествовать спасению многих. Теперь же я не отступаю от того, что однажды постановлено на нашем соборе по общему совету, хотя многие и много болтают, разнося повсюду на священников Божиих клеветы, вышедшие из диавольских уст к расторжению согласия кафолического единства. Но ты, как добрый брат и единомысленный сосвященник, должен не хвататься поспешно за то, что говорят люди злые и отступники, а судить о действиях скромных твоих товарищей и достопочтенных мужей по исследованию жизни и благочиния нашего. Теперь, возлюбленнейший брат, обращаюсь к лицу Корнелия, товарища нашего, с тем чтобы ты вместе с нами лучше узнал Корнелия, узнал не по лживым речам злых и злословящих, но по суду Господа Бога, Который сделал его епископом по свидетельству соепископов, которых весь сонм по всему свету пребывает в единодушном согласии. Ибо в возлюбленнейшем нашем Корнелии у Бога и Христа, у Церкви Его и у всех сосвященников особенную похвалу заслуживает то, что не вдруг достиг он епископства, но, прошедши все церковные должности и много послуживши Господу в делах церковного правления, достиг высочайшего священнического сана по всем богослужебным ступеням. Притом, сам он не требовал, не желал епископства, не захватывал его, как другие, движимые собственным высокомерием и гордостию; иначе: тихий и скромный, таков, какими всегда бывают избираемые на это место свыше, он по стыдливости девственного воздержания своего, по смирению врожденной и соблюденной скромности не употребил, как некто, насилия для того, чтоб быть епископом, но сам испытал насилие, быв принужден принять епископство. И он поставлен во епископа многими нашими товарищами, которые были тогда в Риме и прислали нам письма о его поставлении с почтительными о нем и похвальными отзывами и с прославлением его. Таким образом, Корнелий сделан епископом по определению Бога и Христа, по свидетельству всего почти клира, по избранию бывшего при этом народа, по согласию маститых священников и добрых мужей, – сделан тогда, когда пред ним не был сделан никто другой, когда место Фабиана, то есть место Петра, и степень святительской кафедры оставались праздны. С занятием этого места по воле Божией и по согласному общему утверждению нашему, кто бы ни захотел уже быть там теперь епископом, необходимо должен быть вне Церкви: нет церковного посвящения тому, кто не держит единения с Церковию. Кто бы он ни был, как бы много ни говорил про себя, как бы много ни приписывал себе – он невежа, он чужой, он вне Церкви. И если после первого нет никакой надобности во втором, то тот, кто сделал себя после одного, который должен быть и единственным, есть уже и не второй, а никакой. Далее, приняв епископство не искательством, не хищением, но по воле Бога, Который совершает священников, какую явил он доблесть на принятом епископстве, какую крепость духа и твердость веры! Он (и это в простоте сердца мы должны совершенно понять и похвалить) бесстрашно сел в Риме на святительской кафедре в ту пору, когда враждебный священникам Божиим тиран, угрожая высказанными и несказанными бедствиями, терпеливее и спокойнее мог слышать о восстании на него какого-либо совместника вождя

19

Полный текст письма, из которого приведены здесь слова, следующий: Киприану папе римские пресвитеры и диаконы желают здоровья. Хотя дух, вполне сознающий себя, полагающийся на силу евангельского учения и соделавшийся верным для себя свидетелем Божественных повелений, обыкновенно, довольствуясь одним судом Божиим, не нуждается в посторонних похвалах и не боится обвинений; однако сугубой похвалы достойны те, которые и зная, что совесть подсудима одному Богу, желают, чтобы действия их были одобрены их братьями. Неудивительно, брат Киприан, что ты поступаешь так, ты, который по своей скромности и врожденному искусству захотел найти в нас не столько судей своих предприятий, сколько участников, чтобы и нам вместе с тобою обрести похвалу в делах твоих, чрез одобрение их, сделаться причастными твоих благих советов подтверждением таковых. Ибо всех нас почтут действующими заодно в том, в чем заметят совершенное наше согласие относительно постановлений и благочиния. А что наиболее прилично во время мира и необходимо при вражеских нападениях, как не сохранять надлежащую строгость Божественного благочиния? Тот, кто ослабит ее, необходимо будет всегда блуждать при непостоянном течении обстоятельств, будет влаяться туда и сюда при разнообразном и неверном множестве трудностей и, как бы выпустив из рук кормило советов, разобьет спасительный корабль Церкви о скалы. И потому очевидно, что мы будем содействовать спасению Церкви только тогда, когда будем отражать противодействующих ему, как противные волны, сохраняя правила благочиния, как некое спасительное кормило во время бури. Представленное соображение не теперь нами выдумано и эти средства против нечестивых не нечаянно у нас явились: издревле известны наша твердость, наша вера и наши правила. Апостол не произнес бы о нас следующей похвалы: «яко вера ваша возвещается во всем мире» (Рим. 1, 8), если бы вера не была корнем нашей твердости еще с тех времен; явиться же недостойным такой похвалы и славы – величайшее преступление. Ибо меньше бесчестия – никогда не быть всенародно похвалену, чем упасть с высоты похвалы; меньше порока – не удостоиться доброго свидетельства, чем потерять славу добрых отзывов; меньше значит не быть прославлену за добродетели и остаться в неизвестности, без похвалы, ежели, соделавшись отступником от веры, погубить собственную похвалу: то, что произносится в похвалу кому-либо, обращается в величайшее для него бесчестие, если оно не будет постоянно и заботливо сохраняемо. Справедливость наших слов подтверждает предыдущее письмо наше: там во всей ясности мы изложили вам свое мнение не только относительно показавших себя неверными чрез непозволительное публичное признание нечестивых откупных записок, которыми они думали избегнуть раскинутых сетей диавола и которыми, между тем, засвидетельствовали виновность свою столько же, как если бы сами приступили к нечестивым жертвенникам; так и относительно тех, которые, сами будучи в отсутствии, поручали другим взять записки для себя, как бы присутствующих. Не непричастен злодеянию, кто повелел совершить оное; равным образом не чужд преступления и тот, кому, с его согласия, оно публично приписывается, хотя бы он и не совершил его. Так как в исповедании имени Христова заключается все таинство веры, то оно отвергнуто тем, кто в извинение свое прибегает к хитрым обманам: кто желал показать себя начальству исполнившим повеления и законы, направленные против Евангелия, тот этим самым уже исполнил то, чему хотел дать вид исполнения. Мы заявили также свою веру и свое мнение относительно тех, которые осквернили руки свои и уста непозволительными жертвами, осквернивши наперед умы свои, после чего естественно осквернились руки и уста.

Не дай Бог, чтобы Римская церковь ослабила силу свою унизительною поблажкою и разрешила узы строгости попранным величием веры, чтобы, в то время когда еще продолжаются падения совращенных братьев, она предлагала вовсе бесполезное врачевство в слишком поспешном общении или по ложному милосердию прилагала новые раны к прежним ранам преступления, отнимая у бедных покаяние к большему их низвержению. Может ли быть успешным врачевание, если сам врач, захвативши в свои руки покаяние, потворствует опасностям, если он закрывает только раны, а не оставляет необходимых по времени мазей для наведения рубца? Это значит не лечить, но, если сказать правду, убивать.

От исповедников, коих и здесь заключило в темницу достоинство их исповедания, а вера их даровала уже им однажды в достославном исповедничестве венцы для брани за Евангелие, и от них также ты имеешь письма, согласные с письмами нашими, в которых они высказали всю строгость евангельского благочиния и, для избавления Церкви от позора, отвергли непозволенные притязания. Если бы они сего не сделали, то нелегко было бы восстановить ниспровергнутое евангельское благочиние, тем более что никому столь не прилично сохранить неприкосновенным образ евангельского учения, как тем, кои предали себя в руки неистовых мучителей на распятие и терзания за Евангелие: они по справедливости лишились бы почести мученичества, если бы при мученичестве захотели быть изменниками Евангелия; ибо кто не хранит того, чем обладает, посредством сохранения источника, из которого исходит обладание, тот осквернением источника теряет и обладаемое. И тут-то мы должны принести тебе и приносим величайшую и полнейшую благодарность за то, что ты своими письмами осветил мрак темниц их, посетил их, как мог, своим собеседованием и своими письмами ободрил души их, сильные своею верою и исповедничеством; что ты, достойно восхваливши их подвиги, воспламенял в них более сильное желание небесной славы, колеблющихся поощрил, и наконец, как мы верим и желаем, – будущих победителей воодушевил силою своего слова, так что хотя все это по видимому происходит от веры исповедников и Божеского милосердия, однако они своим мученичеством в некотором отношении обязаны и тебе. Но опять возвратим нашу речь к тому делу, от которого она, по-видимому, отклонилась; здесь прилагается список с письма, которое послали мы о том же в Сицилию.

Весьма нужно нам разобрать это дело, тем более что после смерти достославнейшего мужа Фабиана, по причине трудного времени и обстоятельств, до сих пор у нас нет епископа, который все это привел бы в порядок и мог бы с достоинством и благоразумием рассудить дело падших. Впрочем, в столь важном деле мы согласны с тем, что и ты утверждал, именно, что прежде нужно дождаться мира Церкви, а потом уже, составив общий совет с епископами, пресвитерами, диаконами, исповедниками и твердыми в вере мирянами, рассудить о деле падших.. Ибо нам представляется весьма ненавистным и тяжким, что немногие рассматривают учиненное, по-видимому, многими и что один произносит приговор, когда столь важное преступление учинено, как показывает дело, при участии многих. Да и не может быть твердым то определение, о котором будет известно, что не было на него согласия большинства. Посмотри – весь почти мир опустошен и всюду лежат останки и развалины низверженных; и потому надобно желать столь же обширного совещания, сколь далеко представляется распространенным преступление. Лекарство не должно быть слабее раны, врачевания должны соответствовать бедственному положению; падшие оттого и пали, что по слепому безрассудству были слишком неосторожны; почему те, кои стараются привести все в порядок, должны быть всячески осторожны в совещаниях, чтобы потом все не признали чего-либо недействительным, когда оно будет сделано не так, как должно. Потому и мы, избежавшие до сих пор невзгод настоящего времени, и те, кои подверглись этим бедствиям, будем единодушно, совокупными молениями и слезами, умолять Божественное величие о даровании мира Церкви; взаимными молитвами будем друг друга поддерживать, хранить и укреплять; помолимся за падших, чтобы они востали; помолимся за пребывающих твердыми в вере, чтобы они никогда не испытали поражения; помолимся за тех, которые, по дошедшим известиям, пали, чтобы они, познавши тяжесть своего преступления, уразумели, что не минутного и не скороспешного надобно желать врачевания. Помолимся, чтобы следствием снисхождения к падшим было со стороны их раскаяние; чтобы они, согнавши свою вину, явили потом пред нами свое терпение, не возмутили бы еще более и без того колеблющееся доселе состояние Церкви и сами не воспламенили бы внутреннего гонения и чтобы чрез то к прежним преступлениям не прибавили еще нового – преступления беспокойных. Ибо наиболее прилична стыдливость тем, кои в своих преступлениях осуждаются за бесстыдство. Пусть они ударяют в двери, но никак не разламывая их; пусть приблизятся к порогу церковному, но никак не преступая его; пусть приседят у врат небесного стана, но вооруженные смирением и тем сознавая, что они были беглецами. Да восприимут снова труд молитв своих и вострубят, только не к битве. Пусть вооружат себя стрелами скромности и снова восприимут щит веры, который оставили было из-за боязни смерти, – только пусть теперь считают себя вооруженными против врага диавола, а не против Церкви, которая оплакивает их падения. Весьма много помогут им: смиренное прошение, скромное моление, потребное уничижение и неленостное терпение. Пусть возвестят о своих болезнях слезами; ходатаями за них да будут стенания из глубины души, свидетельствующие о сокрушении и о том, что они стыдятся содеянного преступления. Впрочем, если устрашает их то бесславие, в которое впали, если они смертельную рану своего сердца и своей совести и глубокие впадины извилистой язвы исследуют с истинно лекарским искусством, то да постыдятся и просить мира, если только не послужит снова к большей опасности и стыду их то, что они не просили пособия мира. Но все да будет благочестно – требование сообразно с обстоятельствами времени, – прошение смиренно, – молитва покорная; потому что тот, кого просят, сам должен склониться на просьбу, а не быть к тому вынужденным. При этом надлежит обращать внимание как на милосердие Божие, так и на Его правосудие. В Писании сказано: «весь долг отпустих тебе, понеже умолил мя еси» (Мф. 18, 32); но там же написано также: «иже отвержется Мене пред человеки, отвергуся его и Аз пред Отцем Моим» (Мф. 10, 33). Бог как милосерд, так и строг и взыскателен по отношению к Своим заповедям: призывает на брачную вечерю, но не имеющего брачного одеяния извергает вон из собрания святых со связанными руками и ногами (Мф. 22, 12-13). Он приготовил небо, но вместе с тем приготовил и ад; приготовил райские утехи, но приготовил также и вечные мучения; приготовил незаходимый свет, но приготовил и непроницаемый вечный мрак неисходной ночи. Долго исследывая, чего держаться нам по отношению к падшим, мы, в большом множестве, и притом сообща вместе с некоторыми соседними и ближайшими епископами, а равно и с теми, коих забросила сюда из далеких областей жестокость настоящего преследования, постановили: ничего не предпринимать вновь прежде постановления епископа, думая, впрочем, что надобно соблюсти некоторую умеренность при попечении о падших; именно, пока Богу угодно будет даровать нам епископа, приостановить дело тех, которые могут еще сносить отсрочку; что же касается тех, для которых отлагательство невозможно по причине близкого конца их жизни, то, если они, по совершении покаяния и частом исповедании гнусности своих поступков, слезами, вздохами и плачем показали признаки болезнующего и истинно кающегося духа, и, судя по-человечески, не останется никакой надежды на продолжение их жизни, – оказывать им последнюю помощь с большою осмотрительностию и тщанием. Предоставив ведению Бога, как Он поступит с ними, взвесив их дела на суде Своем, – мы тщательно заботимся о том, чтобы неблагонамеренные люди не укорили нас за поспешную снисходительность, а истинно кающиеся не обвинили за чрезмерную строгость.

Желаем тебе, блаженнейший и достославнейший папа, всегда здравствовать о Господе и помнить о нас.