В этот же промежуток времени получены были в Карфагене два письма от римских пресвитеров и диаконов – одно на имя карфагенского клира, а другое – самому Киприану. Последнее содержало в себе известие о мученической кончине епископа римского Фабиана (оно не дошло до нас), в первом же[40] говорилось, больше всего, об удалении Киприана, и говорилось так, что почти в каждом слове слышна горькая укоризна скрывшемуся епископу – римский клир тоном явной иронии хвалит его поступок, потом исчисляет такие качества истинных пастырей, которых, как будто бы, не оказалось в нем по причине его удаления, наконец, так внушает карфагенскому клиру всякую заботливость о пастве, что как будто считает эту паству сиротствующею. Само собою понятно, как глубоко должно было огорчить Киприана такое мнение о нем римского клира, а этот клир просил еще карфагенских клириков распространить послание свое повсюду. К счастию, оно, как видно, тотчас же передано было карфагенскими пресвитерами епископу своему, вместе с письмом на его собственное имя, и он, не медля ответом в Рим, дал почувствовать тамошнему клиру его неосмотрительность и неосторожность. Отвечая на письмо к нему самому, Киприан изъявлял искреннюю радость, по случаю мученической кончины Фабиана и благодарил писавших за высокоутешительное известие, но другое послание их он возвратил им назад, изъявляя недоумение, точно ли оно писано ими и не есть ли это какой–нибудь неблагонамеренный подлог, тем более, что на нем и подписей не было[41]. На самом деле ему нужно было не столько искать и просить удостоверения в подлинности этого письма[42], сколько показать писавшим, что подобные послания, выражающие не только легковерие, но и некоторую заносчивость, недостойны добрых служителей Церкви Христовой, и что распространение их послужило бы только к соблазну многих и могло бы подать повод людям неспокойным и враждующим против законной власти в Церкви к различным беспорядкам. Из Рима долго не было потом никаких писем, но мы увидим, что недоумения эти между римскою Церковию и карфагенским святителем разрешились, наконец, в полный и искренний союз между ними.
С апреля, гонение на христиан в Карфагене страшно усилилось: последовали самые жестокие пытки и мучения, темницы гораздо более прежнего наполнялись исповедниками и начались смертные казни. Св. Киприан получил известие, что некоторые из его пасомых увенчались мученичеством, другие готовились умереть за веру, и вообще многие показывали мужество и ревность, достойные истинных христиан. Радуясь и торжествуя по этому случаю, он спешил приветствовать тех, которые вынесли пытки и истязания, подкреплял их веру и упование и убеждал всех подражать первому между ними мученику. Ревностных к страданиям за Христа он находил нужным даже утешать, если бы им не пришлось получить венец мученический. Весь проникнутый духовною радостию за Церковь свою, он выражает, наконец, духовный восторг свой следующим восклицанием: «о, как блаженна Церковь наша, которую так озаряет слава божественного благоволения, которую так украшает честная кровь мучеников[43]». Но радость эта скоро омрачена была другими, очень печальными для пастыря, известиями из Карфагена. Кроме того, что там продолжали являться, по прежнему, малодушные и слабые христиане, возникли еще важные беспорядки, которые угрожали причинить большой вред Церкви. Главными виновниками этих беспорядков были старые враги св. Киприана[44], нашедшие теперь благоприятный для себя случай отмстить ему за его возвышение, столько им ненавистное.
Случай этот представился им в одном древнем и достохвальном обычае Церкви, который они решились употребить во зло, для достижения своей цели. В Церкви издавна существовал обычай смягчать и сокращать, по усмотрению впрочем епископа, определенные канонами наказания для тех из падших, которые представят ходатайственные записки от исповедников. Тертуллиан ясно указывает на это обыкновение в двух произведениях своих, именно: в книге «к мученикам» (ad Martyres) и в книге «о целомудрии» (de pudicitia), хотя в последней книге, писанной им, уже по уклонении от православия, порицает его. Такого рода записки имели право давать не все исповедники, а только те, которые подвергались осуждению на смерть, или, по крайней мере, перенесли какие–нибудь мучения. Поэтому, пока, в настоящее гонение, не было пыток и мучений, не было и ходатайственных листов, и никто из падших не имел повода просить себе освобождение от известных церковных наказаний. Но, как скоро исповедники подверглись истязаниям и некоторые потерпели мученическую смерть, появились и ходатайственные листы, впрочем, без нарушения должной чести, как достоинству епископа, так и законам церковным, потому, что мученики писали к Киприану и просили его тогда только рассмотреть их ходатайства и, согласно с ними, дать мир падшим, когда наперед получит мир, по милости Божией, матерь Церковь и сам епископ возвратится к своей пастве[45]. Кроме того, листы эти давались немногим – так, муч. Маппалик дал от себя записку только матери своей, бывшей в числе падших[46]. Но так начали поступать после. Ходатайственные записки стали даваться без разбора. Один исповедник, по имени Лукиан, раздавал их во множестве, от имени мученика Павла, по его завещанию. Другие тоже делали от имени пострадавшего до смерти юноши Аврелия. Много было таких записок, в которых не означалось даже, кому именно даны они, а говорилось просто: «да имеет он общение, вместе со своими», а потому получивший подобную записку мог, кого хотел, причислить к «своим». Злоупотребления доходили и до того, что записки покупались за деньги или за дары[47]. Без сомнения, все эти беспорядочные действия, исключая последнего рода, происходили, сначала, от неуместной снисходительности исповедников и недостаточного понимания ими дела. Но враги св. Киприана замыслили воспользоваться ими во вред Святителю и дать им, по своим видам, другое направление и значение. Они стали внушать некоторым исповедникам, чтобы те не сносились с епископом и не держались церковных законов[48], как будто–бы их собственного авторитета достаточно было в таком деле, каково примирение с Церковию, и, как будто-бы, епископы предоставляя себе власть пересматривать и утверждать их разрешения, унижали их исповедническую честь. Кажется, они, или, по крайней мере, другие по их наущению. насильно даже заставляли иногда исповедников давать общительные записки[49]. Между тем, сами эти лица начали допускать падших, представлявших исповеднические записки, к общению с Церковию и к таинству евхаристии, без предварительного со стороны их покаяния, без публичного исповедания своего греха, прежде возложения на них рук епископом и клиром. К тому же, без сомнения, побуждали и других пресвитеров, как собственным примером, так хитрыми доводами, или даже какими–нибудь принудительными средствами, подобно тому, как поступали иногда с самыми исповедниками.
42
Письмо это послано было с карфагенским иподиаконом Кременцием, след. в подлинности его едва–ли можно было сомневаться Киприану.
49
Так можно заключать из следующего места в X письме Киприана: «слышу, мужественные и любезные братия, что некоторые бессовестные люди осаждают вас и употребляют насилие против вашей совестливости» и пр.