120. Что же сказать о нравственной части их любомудрия? Откуда и с чего начать им и какие употребить побуждения, чтобы научить слушателей добродетели и посредством своих увещаний сделать их лучшими? Прекрасное дело – единомыслие, чтобы и города, и народы, и семейства, и все частные люди жили во взаимном согласии, следуя закону и порядку природы, которая все разделила и совокупила и сию совокупность разнообразных вещей соделала единым миром. Но какими примерами научат они единомыслию? Неужели тем, что станут повествовать о бранях богов, об их междоусобиях, мятежах и множестве бед, которые они и сами терпят, и друг другу причиняют, и каждый порознь, и все вместе, и которыми наполнена почти вся их история и вся поэзия? Но указывая на такие примеры, скорее сделаешь людей из мирных браннолюбивыми, из мудрых – исступленными, чем из дерзких и глупых – умеренными и здравомыслящими. Ежели и тогда, как нет приманки ко злу, трудно бывает отвращать людей от порока, и из худого состояния переводить в доброе: то кто убедит их быть кроткими и воздержными когда у них боги – путеводители и покровители страстей, и быть порочным есть дело даже похвальное, награждаемое жертвенниками и жертвами, и пользующееся законной свободой (так как всякий порок состоит под покровительством какого-нибудь бога, которому он приписывается)? Подлинно, это величайшая нелепость, когда-то самое, за что в законах положено наказание, люди чтят, как нечто божественное. Такое у вас изобилие неправды! – 121. Во-вторых, пусть учители язычников предложат им благоговейно уважать родителей и чтить в них первую вину бытия своего после Первоначальной Вины.[80] Пусть приведут на сие доказательства, и представят убеждения из богословия. Как не убедит к тому Кроносу, который исказил Урана, чтобы он не мог рождать богов, и дал бы волнам случай довершить рождение богини из пены? Как не убедит Зевес, – этот сладкий камень [81] и горький убийца тирана, который, подражая отцу своему Кроносу, восстал против него? Не указываю на другие подобные побуждения к почитанию родителей, содержащиеся в их книгах. – В-третьих, пусть наставники язычников попытаются научить их презирать деньги, не стараться из всего извлекать прибыль, и не домогаться неправедных стяжаний – сего залога бедствий. Но как же тогда выставлять пред ними Кердоя?[82] Как показывать мешок его? Как чтить проворство сего бога в воровстве? Куда годятся тогда и сии изречения: «Феб без меди не прорицает», или: «Ничего нет почтеннее овола»? А все это у них в великом уважении. 122. Что еще? Не захотят ли они учить целомудрию, убеждать к воздержанию? Убедительные образцы недалеко: вот сам Зевес, принимавший все виды для обольщения женщин, превращавшийся в орла по неистовой любви к фригийским отрокам, чтобы как можно веселее пировали боги, смотря, как подносят им вино бесчестные любимцы Зевесовы; вот еще Триеспер Геракл, в продолжение одной ночи в доме Фестия совершивший тринадцатый свои подвиг, который, не знаю почему, не включен в число прочих его подвигов. Нужны ли еще образцы обуздания страстей? Пусть гнев укрощает Арей, пьянство – Дионис, ненависть к чужестранцам – Артемида, страсть к обманам – лукавый их прорицатель,[83] неумеренный смех – тот бог, прихрамывающий в собрании жалеющих о нем богов, который едва держится на тонких голенях, обжорство – Зевес, бегущий с прочими демонами на тучный пир к непорочным эфиоплянам, и еще Вуфин, так названный оттого, что обидел земледельца и съел у него вола, влекущего плуг, так же как и прочие боги, которые все так спешно бегут на запах тука и возлияний!
123. Близко ли это к нашему учению, по которому каждый должен измерять любовь к другим любовью к себе и желать ближним того же, чего самому себе; по которому поставляется в вину не только делать зло, но и замышлять, и наказывается пожелание, как и самое дело; по которому должно столько заботиться о целомудрии, чтобы воздерживать и око, и не только руки не допускать до убийства, но и самый гнев уцеломудривать; по которому нарушить клятву или ложно клясться так страшно и нестерпимо, что и самая клятва нам одним воспрещена? Денег же у многих из нас вовсе не было; а другие хотя и имели их много, но только для того, чтобы многое презреть, возлюбив нестяжательность вместо всякого богатства. Служить чреву, этому несносному и отвращения достойному господину и источнику всех зол, предоставляют у нас черни; не много будет, если скажу, что подвижники христианские стараются быть как бы бесплотными, изнуряя смертное бессмертным; для них один закон добродетели – не быть побежденными даже и малым, даже тем, что все оставляют без внимания. Между тем, как другие наказывают по законам своим за совершение дела, мы пресекаем самые начала греха, заблаговременно останавливая его, как некий злой и неудержимый поток. Что же может быть сего превосходнее? 124. Или, скажи мне, где и у каких людей найдешь ты, чтоб они, когда злословят их, благословляли, когда хулят – утешались (ибо не обвинение причиняет вред, а истина), когда гонят – уступали (1 Кор. 4:12, 13), когда отнимают у них одну одежду – отдавали и другую, когда клянут – молились за клянущих (Мф. 5:40–44), – одним словом, чтобы побеждали благосердием наглость и, терпеливо перенося обиды, самих обижающих делали лучшими? Пусть и они обуздывают порок увещаниями, по наружности благовидными; уступим им это; но где же им достигнуть в меру нашей добродетели и нашего учения, когда у нас и то считается уже злом, если не преуспеваем в добре, не делаемся беспрестанно из ветхих новыми, а остаемся в одном положении, подобно кубарям, которые только кружатся, а не катятся вперед, и хоть двигаются от ударов бича, но все на одном месте? Нам так много предлежит добрых подвигов, что один должны мы довершать, к другому приступать, третьего пламенно желать, пока не достигнем конца и обожения, для которого мы и получили бытие и к которому неукоснительно стремимся, если только восходим умом горе и надеемся благ, достойных величия Божия.
81
Насмешка над нелепым вымыслом мифологов, рассказывающих, что Сатурн хотел съесть Зевеса, но вместо его проглотил камень.
82
Кердоем, т. е. умеющим наживаться, язычники называли Меркурия. Чтобы означить его ловкость, они изображали его с мешком у пояса и называли Сакеллионом – носящим мешок. Ему же приписывали они искусство воровать. Изречение: «Феб не прорицает без меди (или без медных денег)», принадлежит дельфийскому оракулу.