4. Так было прежде! И для чего среди радости возобновлять неудовольствие, останавливаясь на событиях печальных, которых не желал бы не только испытать, но и привести на память, о которых лучше не говорить, а молчать, сокрыв во глубине забвения постигшее нас несчастье? Разве кто для того только напомнит о скорбном, чтобы вразумиться нам сим примером и, как в болезни, избегать причин, которые довели до такого состояния.
Но теперь, когда отбежали от нас болезнь, печаль и воздыхание, когда мы, чтители Единого, стали едино, мы, чтители Троицы, так сказать, срослись между собой, стали единодушны и равночестны, мы, чтители Слова, оставили бессловесие, мы, чтители Духа, горим ревностью не друг против друга, но заодно друг с другом, мы, чтители Истины, одно мудрствуем и одно говорим, мы, чтители Мудрости, стали благоразумны, чтители Того, Кто Свет, Путь, Дверь, яко во дни благообразно ходим, все идем прямым путем, все внутри двора; чтители Агнца и Пастыря сделались кроткими, и принадлежим уже к тому же стаду и единому пастырю, который пасет стадо с сосудами не пастыря неискусна (Зах. 11:15), погубляющего овец своего Пастбища и предающего их волкам и стремнинам, но пастыря весьма испытанного и опытного; теперь, когда мы, чтители Пострадавшего за нас, стали сострадательны и готовы облегчать тяготы друг другу, чтители Главы образуем стройное тело и скрепленное всяким духовным союзом (Еф. 4:16), когда Бог, творяй вся и претворяяй в полезнейшее (Ам. 5:8), обратил плач наш в радость и вместо вретища дал нам веселие (Пс. 29:12), – тогда и я, вместе с прошедшими скорбями, отлагаю молчание и приношу настоящему времени и вам или паче Богу слово, самую приличную благодарственную жертву, дар, который чище злата, дороже многоценных камней, ценнее тканей, святее жертвы подзаконной, святее начатка первородных, угоден Богу паче тельца юного, еще несовершенного по рогам и раздвоенным копытам (Пс. 68:32) и бессмысленного, угоден паче курения, паче всесожжения, паче многих тысяч тучных овнов, паче всего, чем Закон, заключающий в себе только начальные основания, держал во власти еще младенчествующего Израиля, преднаписуя в кровавых жертвах будущее жертвоприношение.
5. Сие приношу Богу, сие посвящаю Ему, что одно и оставил я у себя, чем одним и богат я; потому что от прочего отказался из повиновения заповеди и Духу; все, что я ни имел, променял на драгоценную жемчужину, сделался (или, лучше сказать, желаю сделаться) тем счастливым купцем, который за малое, несомненно тленное, купил великое и нетленное (Мф. 13:45, 46); но удерживаю за собой одно слово, как служитель слова, и добровольно никогда не пренебрегу сего стяжания, но ценю, люблю его и веселюсь о нем более, нежели о всем том в совокупности, что радует большую часть людей; делаю его сообщником всей жизни, добрым советником, собеседником и вождем на пути к горнему и усердным сподвижником. И так как презираю все дольнее, то вся моя любовь после Бога обращена к слову или, лучше сказать, к Богу, потому что и слово ведет к Богу, когда оно соединяется с разумением, которым одним Бог истинно приемлется, и сохраняется, и возрастает в нас. Я нарек премудрость сестру мне быти (Притч. 7:4), почтил и объял ее, сколько мне дозволено было, и домогаюсь венца благодати и сладости на главу свою (Притч. 4:8, 9), то есть даров премудрости и слова, озаряющего ум наш и освещающего наши шествия к Богу. 6. Через слово я обуздываю порывы гнева, им усыпляю иссушающую зависть, им успокаиваю печаль, оковывающую сердце, им уцеломудриваю сластолюбие, им полагаю меру ненависти, но не дружбе (ибо ненависть должно умерять, а дружбе не должно знать пределов). Слово в изобилии делает меня скромным и в бедности великодушным; оно побуждает меня идти с идущим твердо, простирать руку помощи падающему, сострадать немощному и сорадоваться возмогающему. С ним равны для меня и отечество и чуждая страна, и переселение для меня не более, как переход с одного чужого места на другое, не мое. Слово для меня разделяет миры, и от одного удаляет, к другому приводит. Оно научает меня не возноситься десными оружиями правды (2 Кор. 6:7) и в несчастных и прискорбных обстоятельствах со мной любомудрствует, подавая непостыждающую надежду (Рим. 5:5) и облегчая настоящее будущим. Словом и ныне встречаю друзей своих и братьев и предлагаю трапезу словесную и чашу духовную и всегдашнюю, а не такие, какими земная трапеза льстит чреву, которое не может быть исправлено, но упразднится (1 Кор. 6:13). 7. Молчах, еда и всегда умолчу? (Ис. 42:14). Терпех, яко раждающая, неужели и всегда буду терпеть? Молчание Захарии разрешил родившийся Иоанн (ибо неприлично было молчать отцу гласа, когда глас уже произошел; но как неверие гласу связало язык, так явление гласа должно было разрешить отца, которому и благовествован, и родился сей глас и светильник, предтеча Слова и Света), а мне разрешает язык и возвышает глас, как глас трубы, сие благодетельное событие, сие прекрасное зрелище, какое представляют чада Божии, прежде расточенные, а ныне собранные воедино, покоящиеся под одними и теми же крылами, в единомыслии идущие в дом Божий и соединенные между собой единым союзом добродетели и Духа. Я не могу молчать, когда уже не восстаем друг на друга (до того наш ум уловлен был лукавым, или терпел от него насилие, или сострелян был им во мраце (Пс. 10:2), от него же наведенном или, как иначе это выразить, что мы радовались несчастьям друг друга, не думая о том, что взаимное несогласие причиняет вред целому телу). Не могу молчать, когда Иуда и Израиль поставляют себе власть едину (Ос. 1:11), Иерусалим и Самария собираются к единому горнему Иерусалиму, и мы стали уже не Павловы, Аполлосовы и Кифины (из-за чего и против чего и происходили горделивые прения), но все – Христовы (1 Кор. 1:12).