22. Но какое важное едва не ускользнуло от меня обстоятельство! Разве не допустил бы до сего ты, духовный отец ее, который внимательно наблюдал и нам поведал чудо, так много и ее прославляющее, и для нас служащее напоминанием ее добродетели и побуждением желать такой же кончины. И меня при воспоминании о сем чуде объемлет какой-то ужас и заставляет проливать слезы. Она уже кончалась и была при последнем дыхании; стояли вокруг нее домашние и посторонние, пришедшие воздать последнее целование; престарелая мать воздыхала и терзалась душой (ибо желала бы предварить ее отшествием), общая любовь смешивалась со скорбью, одни желали бы что-нибудь услышать на память о ней, другие – сами сказать; но никто не смел произнести слова; безмолвны были слезы, и скорбь неутешна; непозволительным казалось сопровождать рыданиями отходящую с миром; глубокая соблюдалась тишина, и смерть имела вид какого-то священного торжества. А она по видимому была бездыханна, недвижима, безгласна, ее молчание заставляло думать, что тело оцепенело и органы гласа уже омертвели по причине удаления того, что приводило их в движение. Но пастырь, тщательно наблюдавший в ней все перемены, потому что все с ней происходившее было чудесно, приметив легкое движение губ, приложил ухо к устам, на что давали ему право близость и единодушие. Но лучше бы тебе самому поведать тайну безмолвия, в чем она состояла. Никто не отрекся бы верить сказанному тобой. Ею были произносимы псалмопения, именно слова исходного псалма, и (если нужно выговорить истину) свидетельствовали о дерзновении, с каковым кончалась Горгония. Блажен, кто упокоевается с сими словами: в мире вкупе усну и почию (Пс. 4:9). Сие и воспевала ты, сие и исполнилось на тебе, совершеннейшая из жен; это было и псалмопение, и надгробие по отшествии тебе, прекрасноумиренная по мятеже страстей и в общую чреду успения вкусившая сон, даруемый возлюбленным Божиим, как прилично были той, которая и жила, и отошла со словами благочестия.
23. Посему я уверен, что гораздо лучше и превосходней видимого твое настоящее состояние – глас празднующих, веселие Ангелов, небесный чин, видение славы, а паче всего – чистейшее и совершеннейшее осияние Всевышней Троицы, уже не сокрывающейся от ума, как связанного и рассеваемого чувствами, но всецело целым умом созерцаемой и приемлемой и озаряющей наши души полным светом Божества. Ты наслаждаешься всеми теми благами, которых потоки достигали до тебя еще и на земле, за искреннее твое к ним стремление. Если же для тебя сколько-нибудь спасительно и наше прославление, если святым душам дается от Бога в награду и то, чтобы чувствовать подобные прославления, то прими и мое слово вместо многих и паче многих погребальных почестей, слово, какое прежде тебя воздал я Кесарию, а после него воздаю и тебе; ибо для того и соблюден я на земле, чтобы надгробными речами сопровождать братий. Почтит ли же кто после вас и меня подобной честью – не могу того сказать; но желал бы сподобиться единой чести – чести в Боге, и пришельствуя, и вселяясь во Христе Иисусе Господе нашем. Ему слава и Отцу со Святым Духом во веки. Аминь.
СЛОВО 9,
защитительное, по рукоположении св. Григория Богослова в епископа Сасимского, сказанное им отцу своему Григорию в присутствии Василия Великого
1. Снова на мне помазание и Дух, и опять хожу плача и сетуя (Пс. 34:14). Вы, может быть, дивитесь сему: но и Исаия, пока не зрит славы Господней и престола высокого и превознесенного и Серафимов окрест его, не говорит ничего подобного, не показывает ни огорчения, ни страха и хотя обвиняет Израиля, но себя щадит и отделяет как ни в чем не виновного. Когда же узрел сие и услышал святой и таинственный глас, – как бы начиная лучше сознавать себя, говорит: о окаянный аз, яко умилихся (Ис. 6:5), и присовокупляет последующие за сим слова, которых не скажу, чтобы не произнести чего оскорбительного. Нахожу также о Маное, древнем судии, а потом и о Петре, столпе Церкви, что один, когда узнал, сколько бывшее ему видение превышает его природу и силы, говорит жене: «Мы погибли, ибо видели Бога»; другой же не выносит Спасителева присутствия и чудодействия, которое явил Господь в ловитве рыб плывшим с Ним, и потому хотя приходит в удивление однако же, высылает из корабля, присовокупляя и причину ту, что сам он недостоин Божия явления и собеседования. 2. И когда слышу в Евангелии о сотнике, который просит Христа показать силу, но отрекается видеть Его у себя, потому что кров его не может вместить Божия достоинства и величия, тогда не могу порицать себя за сей страх и сетование. Ибо как солнце обличает слабость глаза, так Бог пришествием Своим – немощь души; и для одних Он – свет, а для других – огнь, смотря по тому, какое вещество и какого качества встречает в каждом. Как думать и о Сауле? И он был помазан, приял Духа, сам стал духовен (не могу и сказать о нем иначе), даже пророчествовал, притом так неожиданно и необыкновенно, что чудо сие обратилось в пословицу и доныне повторяемую: еда и Саул во пророцех (1 Цар. 10:11). Поелику же он не всецело предал себя Духу и не совершенно обратился в мужа иного, как было предречено (1 Цар. 10:6), но оставалась в нем некоторая искра прежнего зла и несколько худого семени, еще продолжалась борьба плоти и духа... но к чему выставлять на позор все его недостатки? Вам известен сей сопротивный дух и певец, который отгоняет его. Разве можем из сего познать еще то, что как благодать не касается людей недостойных и органа худого и ненастроенного (ибо прекрасно сказано, в чем я уверен, яко в злохудожную душу не внидет премудрость (Прем. 1:4)), так (присовокуплю это от себя), по причине непостоянства и переменчивости устройства и природы в человеке, не меньше трудное для него дело сохранить в себе достоинство и стройность, как и вначале благоустроить себя и соделаться достойным. Ибо нередко самая благодать (наименую такое зло, которое в нас всего бедственнее и непонятнее), приводя в кичение и надмевая, удаляла от Бога приближавшихся к Нему неправо; и мы в самом уже возношении бываем низлагаемы, да будет по премногу грешен грех, благим ми содевая смерть (Рим. 7:13). 3. Сего-то убоявшись, исполнился я горести, потупил взоры и испытал нечто подобное тому, что бывает при блеске молнии с детьми, в которых зрелище сие производит удовольствие, смешанное с ужасом. Я вместе возлюбил и устрашился Духа; нужно стало несколько времени, чтобы мне, собравшись с самим собой, истрезвиться и избрать лучшее и безопаснейшее и чтобы, когда не будет скорби, как плевел в семени, и худые мысли уступят место лучшим, совершенно победил Дух и употребил меня на Свое служение и делание, к совершению людей сих, к управлению душами, к научению словом, делом и примером, оружии правды десными и шуими (2 Кор. 6:7), к благоискусному прохожденью пастырства, которое отвлекает от мира, приходит к Богу, истощает тело, соединяет с Духом, избегает тьмы, радуется о свете, отгоняет зверей, собирает стадо в ограду, остерегается стремнин и пустынь и гонит на горы и высоты, о которых, по моему мнению, говорит и чудный Михей, возводя нас от земли на приличную нам высоту: приближитеся горам вечным: востани и пойди, яко несть тебе сей покой (Мих. 2:10), хотя некоторые и думают найти себе покой в земном и дольнем.