Обожение, по св. Афанасию, может быть даровано только Богом по природе, а не по причастию, ибо «если бы Он был Сыном по причастию, а не самосущим Божеством и Образом Отца, то не обоживал бы, будучи Сам обоживаем. Ибо имеющему по причастию невозможно передавать сие причастие другим, потому что не ему принадлежит то, что он имеет, но Давшему, и что принял он, то принял как едва для него самого достаточную благодать» (Послание о соборах, 51). Поэтому, идя от обратного, св. Афанасий говорит, что Сын, принесший обожение, Сам должен быть Богом: «Сын Божий сделался Сыном Человеческим, чтобы сыны человеческие стали сынами Божиими» (О явл. во плоти и прот. ар., 8).
Плоды обожения, которыми обладала человеческая плоть Христа (нетление и естества, и произволения, то есть непреложность воли к добру, безгрешность, духовные дары), Христос передает верным в Церкви через благодать Святого Духа.[136] Отсюда заметные изменения в человеческой природе спасаемых: чудеса и исцеления, совершаемые святыми, бесстрашие перед смертью мучеников, доселе свирепые языческие народы после принятия христианства стали кроткими и человеколюбивыми и т. д. После Всеобщего Воскресения же природа спасаемых должна приобрести окончательную меру нетления, бессмертия и бесстрастия, как и воскресшая плоть Христа, то есть освободиться даже от начатков страстей, которые святые здесь, в земном своем существовании, еще имеют.
Поэтому и в отношении Святого Духа у свт. Афанасия действует тот же богословский принцип: если бы Святой Дух не был Сам Богом, то люди не могли бы стать богами по благодати и обожиться по причастию Богу. Следовательно, Святой Дух так же единосущен Отцу, как и Сын: «Безумно утверждать, что Святой Дух есть тварь. Если бы Он был тварью, то не был бы присоединен к Святой Троице, потому что вся Троица есть единый Бог. Дух же не тварь и не сопричисляется к тварям... Без Духа мы чужды Богу и далеки от Него, причастием же Духа сочетаемся с Божеством» (Прот. ар. III, 24).
В своей христологии св. Афанасий, с одной стороны, проводит различие между плотью Христа и Его божеством как Бога Слова; с другой стороны, «по-александрийски» утверждает тесное единство Бога Слова с Его собственным человечеством: «Господь стал человеком. и то и другое обозначают Одного и Того же, – потому что Слово стало плотию (Ин. 1:14)» (О Дион., 9). В этом личном единстве свойства и действия божества и человечества хотя и различаются, но «взаимно отсылают» друг к другу: «И когда говорится, что Он плачет (Ин. 11:35), то известно, что Господь, сделавшись человеком, как показывает, что плакать есть дело человеческое, так и воскрешает Лазаря (Ин. 11:43) как Бог; известно, что Он как алчет и жаждет телесно, так Божески пятью хлебами насыщает пять тысяч (Ин. 6:1-15); известно, что тело человеческое лежит во гробе, но, как тело Божие, воскрешается Самим Словом» (О Дион., 9).
Св. Афанасий говорит о Домостроительстве Христовом и как об обожении, и как об искуплении. Он говорит, что Христос принес Себя в искупительную Жертву за преслушание Адама. При этом акцент на единстве субъекта воплощенного Сына Божиего приводит свт. Афанасия к «теопасхитским» выражениям о «страдании Бога Слова»,[137] но с правильным их толкованием о страдании Слова по плоти: «Ибо что претерпевало человеческое тело Слова, то соединенное с ним Слово относило к Себе... И что необычайно, Один и Тот же страдал и не страдал: страдал, потому что страдало Его собственное тело и был Он в страждущем теле; и не страдал, потому что Слово, сущее по естеству Бог, бесстрастно. Оно бесплотное было в удобостраждущем теле, но тело имело в себе бесстрастное Слово, уничтожающее немощи самого тела» (К Эпикт., 6).
Стоит также отметить признаваемое исследователями своеобразие христологии св. Афанасия. Как пишет Н. И. Сагарда, «св. Афанасий всегда говорил только о плоти (σὰρξ) или о теле (σῶμα), которое восприняло Слово, но при этом он разумел всю человеческую природу. Это необходимо подчеркнуть ввиду новейшего взгляда, что св. Афанасий не признавал во Христе человеческой души: Слово соделалось человеком будто бы в том смысле, что Оно соединилось с телом, но Само заняло место разумной души. Но св. Афанасий употребляет термины σὰρξ и σῶμα в библейском смысле, который сам изъясняет так: “Писанию обычно человека называть плотью” (К Серап. II, 7). Отсюда св. Афанасий для обозначения человеческого элемента во Христе безразлично употребляет термины “плоть”, “тело”, “человечество”. общее учение о Воплощении св. Афанасий обозначает не термином ἐνσωμάτωσις (как Аполлинарий), но ἐνανθρώπησις, выражая этим идею Слова, соделавшегося человеком».[138] В понятие «плоть» в данном случае св. Афанасий включал и душу, то есть это плоть одушевленная и разумная, и уж тем более никогда открыто не отрицал наличие души во Христе, как ариане и аполлинаристы, как то настойчиво стремятся приписать ему некоторые западные исследователи.
136
Архимандрит Киприан (Керн) пишет: «Каков же, однако, плод этого обоженного состояния? В чем, собственно, заключается это обожение? 1. Прежде всего, надо раз навсегда запомнить, что это отнюдь не метафорическое выражение, не риторическая вольность, а самое реальное понимание онтологического обожения человеческого естества. Это, конечно, высшая ступень освящения человеческого духа и тела, а не только святость в ее нравственном значении, не праведность, а именно преображенное духовное состояние всего психофизического состава человека. 2. Человек входит в Св. Троицу. Сын Божий поднимает наше естество выше небес, выше Ангелов. Но не следует ограничивать это прославление человека только человеческою природою в Ипостаси Христовой. Не одно только человечество Христа и не все человечество вообще, не “родовой человек”, но и каждый человек обоживается, т. е. становится по причастию богом. 3. Таким образом, обожение есть по существу то, что ап. Павел называл усыновлением... 4. Это обожение достигается по благодати Св. Духа, Который соединяет нас в Сыне со Отцем. мы восстанавливаем свой утраченный образ, “мы спасаемся, как сотелесники Слова”... Духом Святым освящается евхаристическое Тело Христово; человек причащается этого Тела, становится одним телом с Христом, сродняется с Ним» (
137
Ср. подобные выражения у предшественника св. Афанасия св. Игнатия Богоносца, говорящего о «страдании Бога моего» (