2. Когда Бог создал этот великий град [Своего] творения (τὴν μεγάλην ταύτην τῆς κτίσεως πόλιν), тотчас же убедил множество поклоняться Ему, сразу же привлек существо всех и показал силу творческой Своей Премудрости. И в мироздании, словно в славном храме, Он воздвиг Свой образ (ср. Быт. 1:26), то есть человека. Итак, надлежало ныне, при обновлении Собственного Его образа, одновременно воссоздаться и самому дому, который носит этот Образ. И поручитель нам в этом ныне настоящий праздник.[1412] По сей причине восклицал блаженный Павел: Ибо тленному сему надлежит облечься в нетление, и смертному сему облечься в бессмертие (1 Кор. 15:53). Ныне и само тело отвергается смертного закона, венчаемое цветами бессмертия, и уже не даст место тлению, освещаемое нетлением. О великое превращение дел! О изменение вопреки ожиданиям! О великие скорби, обращенные в ликование! О радость, следующая за несчастием! Поистине умножается и возрастает слава праздника, память Ветхого и Нового Заветов.
Прежде мы были в раю, где по человеколюбию Божию без труда приняли удел блаженства. Вошел змий, разбойник, похитил пищу наслаждения и ограбленный наш род довел до осуждения, преступлением заповеди обрел [человек] путь к смерти. С того времени ад отворил свои врата и принимал человеческий род; и рождающая природа видела страшную смерть своих нарождающихся чад, и труды ее рождения стали входом, ведущим во гроб. И смерть была наследницей преступления, беспрепятственно похищая всякий возраст, не щадя ни утробный плод, невзирая ни на только что родившегося, ни подростка не милуя, ни молодых не оставляя, ни старца не стыдясь, ни грешников не извиняя, ни сонма праведных не щадя, ни пророка не отвергая, ни мимо священника не проходя. Но смертная сеть распростиралась на всех, похищала всякого впадающего в нее.
3.И не обреталось врача, не находилось никакого средства для [уврачевания] такого бедствия, и столь многочисленные поколения, которые прожили жизнь, так и не наполнили ненасытное чрево смерти. И в горести этой не было бы никакого утешения для плачущих, ни надежды на уврачевание, если бы Христос, отдав Себя на распятие, не упразднил тиранию смерти, если бы Своим тридневным и тринощным гробом (νυκτοτριημέρῳ ταφῇ) не сокрушил ее и не ниспроверг ее долговременное адово царство. Однако не теперь только [Col. 1077] Он впервые снизошел к человеколюбию, не ныне подви́г Сам Себя к большему милосердию, теперь уже самым делом явив воскресение, но уже издревле устрашал имеющего державу смерти (Евр. 2:4) тенями воскресения и потрясал адово царство, даруя человеческому роду некоторую неясную надежду на бессмертие, и через одинаковые промежутки времени Он вновь заново обновлял (ἀνυφαίνων)[1413] представления о разрушении тирании ада и о временности его владычества.
И смотри, прошу, на невыразимое устроение дел. Авель первый [из праведных] удерживается смертью (см. Быт. 4:8). Но Тот, Кто вину греха подверг наказанию смертью, Он же самой природе дает и основание для защиты против смерти. Ведь если несправедливо удерживается праведник, то, конечно, по справедливости он и воскрешается; [как верно и обратное:] в то время когда умирает грешник, лишь более сильна бывает смерть подсудимого. Однако нетвердым было начинание ада против праведных, ибо [несомненно] немощны оковы смерти, которые удерживали праведника, связанного неправедно. Но если грех есть сила царства смерти, то тот, кто еще не впал в него, не подлежит ответственности. Потому Бог, имеющий силу избавить Авеля от смерти, этого не сделал, но допустил убийство, и попустил для того, чтобы смерть, насажденная кровью праведного, не имела никакого корня. Потому Христос в защиту осужденного мира говорил: Ныне суд миру сему; ныне князь мира сего изгнан будет вон (Ин. 12:31).