Выбрать главу

Кстати, Валерка Маслов рассказывал, как однажды в поезде они пересеклись с артистом Папановым. Искренне или нет, но актер признавался, что, мол, тоже болеет за «Динамо». А потом жаловался, как тяжело мотаться по стране из города в город. Что скажешь, родственные, в этом смысле души — за тот месяц-полтора, что Данила провел в этом времени, какие у него накопились впечатления, что довелось увидеть? Если разобраться, сплошные тренировки, игры, переезды-перелеты, виды преимущественно из окон автобуса и опостылевший номер на базе. Так, одернул парень сам себя, ты заплачь еще, повой на луну, пожалуйся на нелегкую судьбинушку. Хорошая у тебя жизнь, интересная и разнообразная. Насыщенная. Лучше, чем сидеть сиднем перед дебилизором, копаться в сети, изредка разговаривать по телефону с давно выпорхнувшей из родительского гнезда дочкой…Стоп!!!

Запретная зона! Решил, что данная область воспоминаний — это табу? Вот и стой на этом. А не то точно по венам полоснешь или из окна высотки выйдешь. Потому что крыша точно съедет от невозможности возврата к прежней жизни! Проехали. Творим бардак, пока мы здесь проездом! Соответствуем поведением и образом жизни молодому парню. Безумствуем, дурим, раздолбайничаем! Тем более, что, с каждым днем это удавалось сделать все легче. А прежнюю жизнь Мельник начинал воспринимать, если не как полузабытое воспоминание, нет, но как что-то, отгороженное своеобразным мутноватым пуленепробиваемым стеклом — это точно. С удовольствием, легко и просто пользовался целыми пластами прежних знаний, но не зацикливался на столь радикальных переменах в жизни в целом.

— А перемотайте-ка мне вот этот эпизод еще раз, — вклинился в мысли Данилы громкий голос Бескова. — Примерно, минуты на две назад. О, вот здесь! Остановите, пожалуйста. Минуточку внимания, товарищи футболисты. Негромкий гомон обсуждения, что сопровождал треск переносного киноаппарата, стих. Динамовцы замолчали, ожидая слов своего наставника.

— Только бы опять свой любимый разбор часа на три не затеял, — тоскливо шепнул на ухо Мельнику Юрка Авруцкий, примостившийся по соседству. — Я матери обещал на даче забор поправить. Если не приеду, хана, обида смертная.

— Авруцкий, это ты там болтаешь? — да, со слухом у Константина Ивановича все в порядке. — Тебе что, не интересно? Скучно, может быть?

— Да что вы, я вообще молчок, — искренне завопил Юрка. — Это Малой тут пыхтит что-то, — самым бессовестным образом перевел он стрелки на Данилу. — Смотреть не дает, вот и попросил его уняться.

Вот, гад! Это ж надо, на ровном месте вложил. Мельник аж задохнулся от возмущения. Вон оно, оказывается, как на практике «в зобу дыханье сперло»! И что с этим стукачком теперь делать? В лоб засветить — не вариант. Повтора истории с Яшиным ему точно не простят. Выходит, надо как-то выкручиваться без выяснения отношений.

— Ме-ельник, — обманчиво ласково протянул-пропел Бесков. Так ласково, так дружелюбно, что тянет встать в стойку и начать готовиться к отражению удара. — А ну-ка, поведай нам, голубь сизокрылый — о, кстати, еще одна страсть Иваныча, голубятник он знатный, до сих пор, говорят, в свободное время с Птичьего рынка не вылезает, — что тебя смущает в просмотренном матче? Эй, свет включите, хочу видеть нашего героя отчетливо. Ты выходи, выходи ко мне, не стесняйся.

— Да я и не стесняюсь, — сделал морду кирпичом Данила. Вым надо песен? Их есть у меня. Сейчас поездим по ушам окружающим. — Понимаете, Константин Иванович, я пока игру смотрел, то мысль одна в голову пришла.

— Всего одна? — саркастически хмыкнул Бесков. — Не густо.

Игроки начали смеяться. Немудреная шутка, но людям нравится. Что ж, можно и так.

— А что поделать, я ведь футболист, — на лице Мельника появилось скорбное выражение.

— И что? — купился тренер. Наивняк! Если что, птичка такая — на иве живет.

— А вы разве не знаете эту притчу? — максимально правдоподобно удивился парень. — Было у отца три сына. Двое умных, а третий — футболист!

Га-га-га!!! От хохота двух десятков здоровенных мужиков, казалось, содрогнулось здание. Ну, уж пыль из-под потолка точно посыпалась.

— Трепло! — утирая слезы, сказал Бесков. — Трепло и законченный негодяй, — а это вообще было чуть ли не самое страшное его ругательство. Весь вопрос только в интонации. Сейчас — дружелюбно. Но не дай вам бог услышать это словосочетание, когда Бес будет в ярости — можно смело идти сдавать форму. К слову, основанием для замены у него обычно являлась фраза: «Он делу не помогает!» Но это еще цветочки, бывало и гораздо хуже. Насупится и недовольно пробурчит: «Он делу мешает!» Вот тогда вообще, туши свет, сливай воду. — А теперь давай ближе к делу. Серьезно. Тихо вы там, жеребцы.