когда я поняла, что мы и СССР находимся в этой безумной гонке вооружений.
С каждым новым обострением Холодной войны, начиная от Карибского кризиса и угроз Хрущева
«похоронить нас», и кончая антисоветскими проповедями Рейгана (посредственного голливудского актера с
прогрессирующей болезнью головного мозга, по странному стечению обстоятельств ставшему президентом
США), называвшему СССР «Империей зла» и затеявшего эту сумасшедшую программу «звездных войн», я
все более утрачивала веру в возможность какого-либо светлого будущего. Вспоминаю канун Нового 1982
года, когда мы с друзьями – все участники антивоенных и антиядерных общественных движений – давали
друг другу интервью перед видеокамерой. Все мы тогда говорили о том, как мало у нас осталось надежды на
то, что в наступающем году что-то изменится в лучшую сторону.
Когда мне было около 45 лет, я впервые прочитала о «народной дипломатии». Это когда люди из
Соединенных Штатов – не правительственные чиновники, а обычные рабочие и служащие, матери и отцы –
год или два откладывали деньги для того, чтобы накопить на билет на самолет, добыть визу и полететь
«Аэрофлотом» в СССР. Там эти американцы, сами по себе, бродили по улицам Москвы, Ленинграда и
Киева, стараясь познакомиться с простыми русскими людьми, семьями, родителями и детьми. Они
стремились встретиться именно с простыми людьми – не с представителями властей. Это было нелегко,
потому что русские, естественно, смотрели на них очень недоверчиво и подозрительно. И вдобавок, далеко
не всегда получалось преодолеть языковой барьер, потому что мало кто из американцев говорил по-русски,
и мало кто из русских – по-английски. Однако, в конце концов, они встречали русских, которые приглашали
их к себе домой, и там американцы сидели в кругу семьи, ели борщ и пили водку, и каждый рассказывал
историю своей жизни. Они рассказывали о своем детстве, о своей юности, о своих мечтах и надеждах, делах
и заботах. Они говорили о том, какой мир они хотели бы оставить своим детям. Они пили водку и плакали.
И они говорили друг другу, что они не хотят никакой войны и не хотят, чтобы их правительства заставляли
их убивать друг друга.
Я помню, когда я читала первую книгу о «народной дипломатии», я просидела над ней всю ночь, и
у меня из глаз катились слезы. И даже сейчас, когда я пишу тебе об этом, это воспоминание снова заставляет
меня плакать. Так или иначе, сотни и сотни, а через несколько лет – уже тысячи простых американских
граждан – школьных учителей, воспитательниц детских садов, врачей, шоферов, строителей, профессоров
колледжей, продавцов, инженеров, связистов, домохозяек, менеджеров, малых предпринимателей,
студентов – копили деньги и летели за океан для того, чтобы встретить русских людей, рассказать им о
своей жизни и передать сообщение: «Мы, НАРОД Соединенных Штатов, не хотим этой Холодной Войны!
Мы хотим мира и Дружбы. We want MIR! А вы?» И их новые русские друзья отвечали «Да! Мы тоже хотим
мира!»
Так эти американцы, сделав свою дневную работу, делали работу своей жизни. Снова и снова они
откладывали деньги, чтобы через год или два снова прилететь в СССР и навестить своих прежних знакомых
и встретить новых людей. Они писали письма. Посылали рисунки и открытки. Они становились друзьями...
И, быть может, то, что произошло после, произошло отчасти благодаря «народной дипломатии».
Можно только гадать, насколько велик был ее эффект и был ли он вообще, но Холодная Война начала
стихать и мир изменился. А затем, в конце 1980-х изменилось все. И я впервые почувствовала, что теперь я
действительно что-то смогу сделать. Я, наконец, проснулась.
До этого же... До этого я была болезненным, недокормленным и недолюбленным ребенком, хотя в
нашей семье всегда хватало физической еды. Что-то было не так с моим здоровьем, но никто не мог
определить, что именно. И я была слабой и болезненной на протяжении учебы в школе и колледже, и даже
тогда, когда я была уже взрослой. И только в сорок с лишним я, наконец, начала поправляться и постепенно
становилась все здоровее.
Таким образом, одновременно случились две вещи: я стала выздоравливать физически, и весь мир
изменился с окончанием Холодной войны. И тогда... тогда я начала становиться сильным, успешным и
уверенным в себе человеком, который знает, что может достигнуть чего-то значимого. И хотя я начала свою