Можно, правда, заявить, что я — продукт Б-жественной милости. А раз так, почему же я не могу узнать Его? В ответ можно привести сравнение с плоской картинкой, которую нарисовало трехмерное, объемное существо. Эта двухмерная картинка никогда не сможет понять трехмерности, не сможет понять того, что вызвало ее к жизни. Так же и мы — проекция некоторого более высокого уровня бытия. Мы все время что-то получаем от этого уровня, можем даже пытаться расти в направлении его, но совершенно не можем постичь его.
Однако раз я что-то от него получаю, то между мной и этим уровнем есть какие-то отношения, какая-то связь? Верно, но вытекающим отсюда философским вопросам нет конца: что такое творение конечного из бесконечного? Как сохраняют явления свою отдельность? Почему Единство не поглощает нас полностью? И как что-то специфическое и конкретное может возникнуть из совершенно другого уровня существования? Как известное может произвести неизвестное?
Иначе говоря, из отношения между неограниченной творческой силой и столь же неограниченной силой сокращения, ухода внутрь возникает ограниченное. Ограниченное появляется из отношений между плюсом и минусом бесконечности, которые встречаются где-то между бытием и небытием, между абсолютным существованием и абсолютным же несуществованием, как нечто, пронизывающее и творящее все многообразные существования, которые не суть вполне что-то и не вполне ничто, и именно они называются тварным миром.
Смысл этого в том, что как мы не можем постичь бесконечность проявленного, так не можем мы постичь и бесконечность непроявленного, скрытого. Для нас остаются одинаково непостижимыми значения Имени Б-га Я Есмь и Имя Б-га как Щита и Скрытого щитом, одинаково непонятны кристаллизованный мир реального и тайна, окружающая все. Как написано по поводу образа Б-га как Скрытого, Он — это Тот, Кто колеблется от света к тьме, Кто бесконечен и творит конечный мир из взаимодействия между двумя сторонами Его Бытия.
Всякое существование становится известным нам, только когда уменьшается Б-жественное в нем; на какой-то границе одно уступает другому. Но если у нас нет возможности прямого общения с Б-гом, если невозможно постичь Б-га вне нас и выразить Б-га внутри нас, то какая же связь существует между нами и Ним? Возможный ответ гласит, что, раз некоторые составляющие части нашего существа имеют Б-жественное происхождение, мы сами — часть Б-га. И будучи частью Б-га, мы можем найти какой-то способ общения с Ним. Однако этот способ общения не проникает в наш рассудок настолько, чтобы он мог формулировать какие-то общие положения. Чем же тогда мы живем? Мы живем тенями, фикциями, которые мы можем уловить, с которыми мы можем найти хоть какой-нибудь контакт. Ибо тот мир, который мы все-таки постигаем таким образом, обладает существованием. Цепляясь за него, мы не утверждаем, что мир — это ложь и обман. Мы просто принимаем, что, хотя он и кажется иногда полным тьмы и зла, мир есть все же проявление Б-жественного. Мы связаны с обоими аспектами мира, с тем, что есть, и с тем, чего нет, с проявленным и с непроявленным, поскольку они по сути едины. Наше существование просто зависит от нашего положения где-то между; это дает нам возможность быть, и мы никогда не принадлежим полностью к одному или другому царству, никогда не доходим до конца пути. И данное нашим чувствам и сознанию постижение — правда, а не иллюзия. Оно результат того, что мы есть там, где мы есть, и не можем перескочить в другое положение. Мы — проявление Б-жественного, и в то же время нам не дано понять этого.
Мы стоим на другой стороне пропасти, созданной актом Творения. Как сказано: Не может человек видеть Меня и жить (Шмот [Исход], 33:20). Как только я пересекаю пропасть, я перестаю быть человеком. Дело не в лицезрении человеком ангельского воинства, а в том, что он вырастет. Ибо каково наибольшее откровение, доступное человеку? Это — откровение его собственной души. А когда человек достигает этого наивысшего откровения, он перестает быть человеком. Опять тот же парадокс.
Человек живет благодаря своей душе, но не может достичь ее. Вечно мы наслаждаемся лишь искрами великого огня, но страшимся подойти к нему ближе. А если слишком приблизимся — перестанем существовать. Мы все время держимся за что-то, но это что-то — настолько отдаленное и отъединенное, что наши выражения всегда частичны и неадекватны. Другая сторона медали состоит в том, что не будь мы сотворены так, мы никогда бы не смогли додуматься до этих мыслей. Тот факт, что мы можем обращаться к самым основам веры, происходит от того, что мы — часть Б-жественного. Сама наша речь проистекает из этого источника, хотя и с серьезными ограничениями. Будь мы, сохрани Б-г, созданиями Дьявола (я не хочу сказать, что мы верим, будто подобные создания бывают, и вообще верим в существование Дьявола — хотя за его существование говорит многое), мы не смогли бы говорить о том, о чем мы сейчас беседуем. То немногое, что мы можем сказать о Б-ге, обеспечивается тем, что часть нашего существа — часть Б-га, хотя другие части нас — творение Б-га. В исключительно узком промежутке между двумя этими фактами находится наша обязанность преодолеть нашу человеческую ограниченность. Каждое такое преодоление, каждое проявление в нас Б-жественного, каждая искорка того, что мы называем святостью, — есть успех Б-га.