В этом отношении, как мы знаем, есть несколько уровней бытия. Есть уровень, на котором Б-г, например, дарует право или позволение действовать от Его имени — как в мире Творения (Брия), мире Престола, мире Ангелов. Когда ангел или серафим — хотя и он существо сотворенное — осознает себя как независимое существо, он осознает и существование Б-га и пути осуществления Б-жественной Воли. Ощущение себя, таким образом, не аннулируется. Даже когда он вопиет Свят, Свят, Свят, он делает это по своей воле, из подлинного желания служить. Ангел сохраняет себя, хотя и признает всемогущество и полноту Б-га. В мирах более низших — Созидания (Иецира), Действия (Асия) — чувство Б-жественного намного слабее, а чувство самости — сильнее, до такой степени, что в нашем человеческом мире возможно ощущать только себя и вовсе не замечать Б-га. И вот это состояние есть крайнее проявление того, что называется Цимцум, Б-жественное сжатие или самоустранение.
Принципиально то, что верны оба факта: и то, что сотворенный объект, тварь, творится из ничего каждое мгновение; и то, что он не чувствует себя сотворенным. Напротив, он чувствует себя вещью в себе, совершенно пренебрегая существованием сил, действующих на него.
Существует проблема, связанная с тем, что есть творения, лишенные сознания, самоосознания и вообще интеллекта. Проблема в том, что отсутствие интеллекта лишает существо возможности знать что бы то ни было о себе или о Б-жественном единстве. Об этом рассказывает следующий мидраш. Однажды царь Давид гулял вдоль реки и радовался тому, что так полон прославлениями Б-га. Выпрыгнула лягушка и сказала: я славлю Б-га более тебя! По этому поводу один мудрец, рабби Цадок га-Коген, заметил: это не означает, что лягушка молится Б-гу больше, чем царь Давид, но поскольку у лягушки нет дурного побуждения и она следует только Б-жественной воле, то само ее существование есть песня, славящая Творца, и каждый квак выражает это. Так что лягушка действительно может сказать человеку, даже Давиду Псалмопевцу, что она славит Б-га больше него. Поскольку человек, как бы вдохновенен и красноречив он ни был, переживает моменты, когда для вознесения хвалы от него требуются специальные усилия. Лягушка не бывает в таком затруднении.
Неразумное создание избавлено и от грехов самоосознания. Конечно, в человеческой жизни необходимо это самоосознание; каждый ребенок учится ему с самого начала своей жизни. Позже это чувство Я укрепляется культурными ценностями. И нет нужды считать это чувство каким-то общечеловеческим недостатком; оно — фундаментальный компонент Творения. Даже святой должен чувствовать, что есть он сам; даже человек, который любит Б-га всем сердцем, посвящает Б-гу все свое бытие, должен иметь свое Я, которое он мог бы предложить Б-гу. Невозможно избежать человеческой потребности обладать собственной душой. Сомнительна только настойчивость самоосознания, которая есть в очень большой мере продукт воспитания и идеологии. Крайний случай — замкнутое кольцо самодостаточного Я. Проблема Я применима, таким образом, ко всем живым существам. Даже к ангелам. Человек еще может с этим как-то бороться, а бедные ангелы остаются неизменными, неспособными к росту, неспособными узнать больше того, что они уже знают. Ангел знает, что у него есть Я, и эта индивидуальность, как бы она ни была освящена, не исчезает. Что ставит ангела в положение сомнительного превосходства над человеком, который может по крайней мере попытаться отречься от себя перед лицом Б-га.
Самоотречение перед лицом Б-га, отказ от своей отдельности — не теоретическая концепция, а практический принцип в хасидизме, особенно в направлении Хабад. В шутку рассказывают историю об одном хасиде. После вдохновенного урока по хасидизму он задумчиво бродил недалеко от замка польского аристократа. Часовой окрикнул его: Кто идет? Все еще под впечатлением выученного, хасид ответил: Я иду. Когда же часовой захотел узнать, кто это я, хасид сказал: Пустота и ничто идет. Кто-кто?! — переспросил озадаченный солдат. По этому поводу хасид подумал: Похоже, этот парень признает, что что-то или кто-то остается; мое самоотрицание не было еще полным. И он ответил: Никто не идет. О ничто и пустоте нельзя сказать, что оно идет.