Здесь объясняется необходимость надежной отправной точки. Мы определяем понятия, и наши определения обладают смыслом. Но эти понятия могут выйти за пределы нашего интеллекта. Стоит чуть превзойти свои возможности концептуализации, и человек уже не знает, о чем говорит.
В то же самое время мы все-таки выбираем некоторую конкретную модель, а не какую-нибудь другую. И какую бы модель мы ни выбрали, мы можем сохранить связь с оригиналом. Так, например, мы делаем модель атома, полностью осознавая, что ни электрон, ни протон с нейтроном не являются кусочками твердой материи, какими они представляются в модели. Однако сама модель помогает нам понять атом настолько, чтобы работать с ним. Это не модель в смысле точного подобия в другом масштабе. Это рабочая модель, абстракция. Важны здесь взаимоотношения между частями.
Точно так же человеческое тело часто используется для метафорической передачи определенных концепций. Так, когда мы говорим, что Хесед и Гвура можно изобразить на диаграмме сфирот как левую и правую сторону в смысле функций, мы не собираемся утверждать, что Хесед похожа на правую руку Б-га или что она имеет какое-то отношение к правой руке человека. Это модель ограниченно гомологичных отношений, единственная ценность которой в том. что она позволяет сознанию понять нечто. Точно так же только моделями являются многие галахические ситуации, изложенные в Писании. Бодливый бык и оставленная на дороге яма подобны моделям юридических проблем или даже, точнее, моделям отношений между людьми во время тяжбы. К несчастью, для очень многих из числа изучающих Талмуд оказывается слишком трудным высвободиться из рамок модели. В этом случае, как и во всех случаях, когда человек попадается в ловушку метафоры, модель превращается в абсурд.
Нам мешает воображение. Надо учиться действовать сразу на двух уровнях: один — признание того, что модель помогает понять нечто, другой — что она не выражает на самом деле само явление. Это интеллектуальное затруднение оказывается иногда главным препятствием для попыток некоторых культур приспособиться к научному подходу. Они путают модель с объектом. Часто это следствие давней традиции идолопоклонства, неразличения инструментов Б-га от Самого Б-га. А неспособность освободиться от модели и обратиться к первоисточнику — и есть идолопоклонство.
Как бы человек ни славил Б-га, Он бесконечно далек от всего, что человек может сказать или подумать, великого или малого. В том, что касается сотворенного, первое качество — это Мудрость. Она — первоисточник. Однако другие качества связаны более прямо с Даат (Знанием), а оно происходит из Хохма (Мудрости), так что любовь, страх и другие эмоции должны знать свой объект, что, в частности, объясняет, почему дети бывают так злы и жестоки — у них нет достаточной связи с Даат (Знанием) и с Мудростью. Жестокость во многих случаях оказывается неспособностью понять природу другого существа, встать на его место и представить себе его реакцию.
То же самое касается и гнева. Иудаизм, кстати, никогда не смотрел на детей как на существ чистых и невинных, этаких ангелочков. Наоборот, предполагалось, что они особенно склонны к греху и жесткости — по незнанию. Человек не рождается человеком; он входит в мир маленьким диким созданием. По мере роста он может приручиться. Дикость ребенка происходит из непонимания существования другого; невежество, отсутствие знания делает эмпатию невозможной.
Принимаем ли мы принцип естественного порядка, при котором большая рыба ест маленькую рыбку и все сражаются со всеми за выживание? Рыбы не обременены знанием, а у человека есть некоторое знание о других, которое может быть переведено через эмпатию и которое отвергает гнев и агрессию. Жестокость, говорим мы, это результат невежества, которое есть незнание о других, а не невежество интеллектуальное. Потому что можно быть очень интеллектуальным и страдать отсутствием знания о других людях. Есть даже выражение, описывающее этот тип: Ученый без Даат, выражение, к сожалению, очень применимое ко многим нашим интеллектуалам.