— Итак, теперь расскажите мне все о себе.
— Все? Обо мне? — Элизабет-Энн казалась застигнутой врасплох. — Да тут и рассказывать нечего.
— Всегда есть что рассказать. — Людмила вздернула подбородок и рассудительно кивнула. — Вы замужем?
Элизабет-Энн поставила стакан.
— Да, — осторожно сказала она, — но я одна.
— А ваш муж? Он не с вами?
Женщина отрицательно покачала головой.
— Вы разведены?
— Не совсем так.
— М-да, мужчины. — Людмила сердито затрясла головой. — Я иногда спрашиваю себя, зачем мы, женщины, связываемся с ними. Но вы можете сами оказать себе услугу. В следующий раз найдите симпатичного русского. Они лучше всех, — закончила хозяйка, подкрепив свои слова решительным кивком.
— Я запомню это, — улыбнулась Элизабет-Энн.
— Очень советую. — Людмила открыла хрупкую деревянную шкатулку для сигарет, аккуратно выбрала одну, вставила ее в длинный костяной мундштук и зажгла. Тут же густое синее облако едкого дыма обволокло ее. Людмила опустила веки.
— У вас есть дети?
Элизабет-Энн кивнула:
— Четверо.
— Четверо?
— Ну да. Я надеюсь, вы ничего не имеете против…
— Дети шумят, носят грязь и все портят. Я всегда говорю: хотите снять квартиру, не имейте детей, — сурово сказала госпожа Ромашкова.
— Что ж… Тогда я пойду. Элизабет-Энн поднялась на ноги и улыбнулась, как бы прося прощения: — Спасибо за восхитительный чай.
— Да вы едва к нему притронулись! — Палец Людмилы обвиняюще указывал на стакан гостьи. — Садитесь и допивайте. Расточительство — грех.
— Но я действительно должна идти, — запротестовала Элизабет-Энн. — Я должна найти для нас квартиру и не могу напрасно тратить время.
— А кто говорит, что вы даром теряете время? Мы пойдем наверх, и я покажу вам квартиру. Она маловата для пяти человек, но очень милая.
— Но… я подумала, что вы не хотите сдавать квартиру семье с детьми.
Людмила царственно пыхнула сигаретой.
— Обычно я этого не делаю, — беззаботно сказала она. — Как только мне говорят, что дети не шумят и не ссорятся, я говорю себе: «Людмила, плохи твои дела». Но, если человек говорит, что он пойдет искать другую квартиру, тогда я знаю, что все в порядке. — Ромашкова улыбнулась Элизабет-Энн сквозь дымовую завесу: — А теперь допивайте ваш чай.
3
Элизабет-Энн взглянула на Регину и с надеждой улыбнулась:
— Что ты думаешь?
Регина задумчиво оглядела спальню:
— Очень мило. Я думаю, всем здесь понравится.
Мать выглядела так, словно с ее души свалился груз.
— Именно поэтому мне и хотелось, чтобы ты увидела квартиру первой, хотелось услышать твое мнение. — Она прошлась по маленькой комнате, огибая мебель. — Квартира меньше, чем мне бы хотелось, и намного дороже. Но очень хорошие соседи и школы. Но главный козырь — парк. Госпожа Ромашкова, то есть, я хотела сказать, Людмила… — Элизабет-Энн рассмеялась. — Иногда мне трудновато называть ее Людмилой. Она выглядит как госпожа, как графиня или что-то в этом роде.
Регина тоже засмеялась:
— Я понимаю, что ты имеешь в виду.
Элизабет-Энн продолжила:
— Она сказала мне, что парк частный. Только те, кто живут вокруг него, имеют ключи. Хозяйка даст их и нам. Вам, детям, нужен свежий воздух и безопасное место для игр, а это идеально подходит.
Регина кивнула.
— Но ведь одной спальни не хватает?
Элизабет-Энн пожала плечами:
— Я могу отказаться от собственной спальни. Это не слишком большая жертва ради того, чтобы иметь парк в своем распоряжении. Мне будет достаточно удобно на кушетке в гостиной. — Она замолчала и с любовью огляделась. — И мебель, предоставленная нам Людмилой, очень красива. Везти все из Квебека обошлось бы намного дороже, да и вещи там значительно хуже.
— Главное, чтобы тебе здесь нравилось, мама, чтобы тебе было удобно.
— Я знаю, что вам всем тоже будет хорошо. — Элизабет-Энн тепло обняла Регину и, не отпуская ее, нахмурилась. — Все равно это большая перемена, и она пугает меня.
— Иначе ты ничего не добьешься.
Мать покачала головой:
— Ты права, иначе ничего не выйдет. Пойдем, посидим в гостиной.
Она первой прошла через узкий холл и остановилась на пороге, любуясь комнатой, небольшой, но с высоким потолком и мраморным камином. Единственное окно выходило на принадлежащий Людмиле заросший сад за домом. В тихие дни Элизабет-Энн могла представить, что она не в одном из величайших городов мира, а где-то в мирном провинциальном оазисе.