— Бедняжка. Понимаю, для вас это все стало настоящим шоком. Мне сказали, что вы очень любили этого мальчика. У вас, наверное, столько вопросов. Я могу рассказать все, что вы, возможно, захотите узнать. Откуда он родом. Какой цели он служит здесь, в Уиллоу-Хит. Что за зверь шепчет ему на ухо, когда лес делает вдох.
Снова зверь. Как и говорили люди у ворот. Еще одна ворона закричала. Уайатт оглянулась и увидела в ветвях платана перед домом сотню черных птиц, сбившихся в кучу. Они чистили перышки и щелкали клювами, наблюдая за ней с той же проницательностью, что и мужчина на крыльце. От их немигающих взглядов у нее похолодело внутри.
— Входите, — сказала она, повинуясь внезапному порыву. — Давайте поговорим внутри.
Улыбка незнакомца угасла. Он взял свой зонтик и повертел его в руках, изучая гладкую выемку на ручке.
— Как вы думаете, разумно ли приглашать незнакомца в свой дом?
— Возможно, да, — сказала она, — а может быть, и нет.
Она снова взглянула на заросли боярышника. На нее нахлынуло воспоминание: ее отец склонился над толстой решеткой в теплице, в его окровавленной руке стеклянная пипетка с черной жидкостью с малиновыми вкраплениями. Всего несколько капель на землю, и цветы распустились в пышные белые гроздья. Как Питер назвал это? Кровавая подкормка?
Она подумала — хотя и не хотела этого — о воде, текущей у нее под руками. Ее кровь на полу и раскрывающиеся веера сине-зеленых цветов. Этот ужасный, заглушающий голос:
«Уайатт, сука! Что ты, черт возьми, со мной сделала?»
Она отступила в сторону, открывая дверь пошире. В надежде, что интуиция ее не подводит.
— Здесь рады любому другу моего отца.
Мужчина постучал кончиком зонта по дереву. Один, два, три. Когда серебряное навершие уперлось в порог, оно с шипением отдернулось. Он отдернул руку, будто его ударило током. Его улыбка превратилась в гримасу, острую, как лезвие ножа.
— Защита не продержится вечно. — Предупреждение прозвучало как рычание. — Одна птичка сказала мне, что ты не изучала семейное ремесло. Поскольку здесь нет никого, кто мог бы ухаживать за садами, они завянут и умрут. И когда это произойдет, мы вернемся, чтобы забрать мальчика.
— Мы?
Словно по сигналу, птицы взмыли ввысь, на мгновение заслонив солнце хлопаньем крыльев. Тишина была нарушена их жуткими пронзительными криками. На крыльце мужчина превратился в груду перьев, его крылья затрепетали, и он тоже взмыл в небо с криком, от которого кровь застыла в жилах. Уайатт осталась одна с бешено колотящимся сердцем, уставившись на то место, где он только что стоял.
6. Уайатт
Было время, когда Уайатт думала, что она могла бы остаться в Уиллоу-Хит навсегда.
Убаюканная туманной ленью лета и еще достаточно юная, чтобы не поддаваться логике, она проводила дни, мечтая о будущем, полном фантазий. Ее план был таков: Лошади в конюшне. Может быть, единорог, если ей когда-нибудь удастся его найти. Коровы на лугу. Дом, полный кошек и одна маленькая жилистая дворняжка, хобгоблин на кухне, который устраивает беспорядки. Полдюжины одичавших детей и Питер в столярной мастерской. Джеймс приезжает на праздники с подарками в руках.
— Мы не играем в свадьбу, — вспомнила она, как огрызнулся Джеймс, наполовину вытащив деревянный меч из ножен, а на щеке у него была царапина. — Питер не твой жених, он мой лучший генерал, и мы находимся в самом центре битвы.
Питер стоял неподалеку, глядя на лес, и в его лице не было ни кровинки. В тот день она подумала, что, возможно, он увлекся игрой Джеймса… ему почудился чистый звон флейты, ровный бой военных барабанов. Теперь она поняла, что это не так.
Он прислушивался к чему-то в лесу.
Ничто из того, что она узнала о Питере, не соответствовало ее представлению о нем, ее воспоминаниям, и тем моментам, которыми она дорожила. Как бы она ни старалась, она не могла заставить себя думать о нем как о чем-то опасном. Она могла только представить его мальчиком в своем окне, его лицо, подсвеченное серебром под грозовым небом, ощущение первого поцелуя, разрывающего воздух между ними.
Это случилось в их последнее лето на ферме. Она вернулась домой после годичного пребывания в школе Святой Аделаиды и обнаружила, что Питер ждет ее на развесистой иве за окном… босой и до слез скучающий, он дул в самодельную флейту, которую связал из джутовой нити и соломки.
— Ты опоздала, — сказал он, и больше ничего.
Джеймс ворвался в дом через два дня, измученный сменой часовых поясов и уже жалующийся, сбивая слепней с ног с сосредоточенностью теннисиста. В то лето он не привез домой свой обычный чемодан, набитый украденными безделушками. Лишь пакет дешевых конфет и колоду карт.