А теперь они принадлежали ей.
Ей подумалось — как хорошо они будут гореть. Горячо и ярко, как хворост.
— Они приезжают на саммит, — сказала ей мать, когда она стала достаточно взрослой, чтобы заинтересоваться таинственной круговертью гостей своего отца. — Постарайся не попадаться им на пути, если сможешь. К концу лета они уедут.
В свои семь лет Уайатт понятия не имела, что такое саммит. Она знала только, что это значит для нее. Это означало, что комнаты были полны незнакомцев, которые замолкали, стоило ей войти. Это означало, что все её вещи пропитывались запахом ладана. С наступлением темноты в поле загорались огни, а на рассвете слышались Григорианские песнопения.
Но больше всего это касалось Питера и Джеймса.
Почти столько, сколько Уайатт себя помнила, она проводила лето в Уиллоу-Хит с этими двумя. Каждую осень ее отправляли в школу-интернат, брыкающуюся и кричащую, в клетчатой юбке и туфельках Мэри Джейн. Каждую весну она возвращалась, и находила Джеймса и Питера, которые ждали ее и, умирая от скуки, выслеживали кроликов за ржавой силосной башней. Если для Уайатт Уиллоу Хит был домом, то для Джеймса и Питера это была своего рода идиллическая тюрьма — они были вынуждены отбывать восьминедельный срок, в то время как их охранники тайно собирались вместе с отцом Уайатт.
Долговязый, босоногий и немного дикий, Питер был из тех мальчишек, которые всегда выглядят голодными. У него был ледяной взгляд и копна белых волос, торчавших во все стороны. Если Уайатт была открытой книгой, готовой поделиться своими сокровенными мыслями с кем или чем угодно, лишь бы был слушатель, то Питер был раздражающе молчалив. Таким образом, Уайатт так и не смогла до конца понять, чей он. В первые несколько летних месяцев, проведенных вместе, она засыпала его бесконечным потоком вопросов:
— Ты здесь со своим отцом? Дядей? В какую школу ты ходишь? Ты ездил на поезде? В каком коттедже вы остановились? — до тех пор, пока эти расспросы не надоели ему настолько, что он начал ее избегать. После этого она перестала спрашивать. Позволила ему оставаться загадкой, пока он был ее тайной, которую следовало хранить.
Джеймс Кэмпбелл, старше их обоих на год, был полной противоположностью Питера. Хитрый, в то время как Питер был простодушен. Болтливый, в то время как Питер был замкнут. Обаятельный, в то время как Питер был диким. Он коротко стриг свои темные волосы, предпочитая одеваться в соответствии со строгими правилами скучной английской школы-интерната, даже когда никто от него этого не требовал.
Многообещающий нонконформист и бесшабашный вор, Джеймс приезжал сюда каждое лето с очередным исключением со школы. Его чемодан был набит крадеными вещами: старым фотоаппаратом «Полароид», серебряной газовой зажигалкой, экспортной пачкой сигар, которую он стащил из кабинета директора. Они втроем прятали свои сокровища на изъеденном термитами чердаке амбара, закатывали штанины и проводили остаток дня, ловя лягушек на заросшем тростником мелководье мельничного пруда.
Они не были друзьями. Не в обычном смысле этого слова, и уж точно не с самого начала. Уайатт часто думала, что если бы они втроем ходили в одну школу, то, вероятно, изо всех сил старались бы не пересекаться. У нее был бы свой круг общения, а у них — свой, и на этом все закончилось бы.
Но в Уиллоу-Хит у них были только они сами.
Это не означало, что они ладили. Отнюдь. Их дни в то время были наполнены мелкими ссорами и непрекращающимися препирательствами, а тщательно продуманные военные игры часто заканчивались самыми настоящими драками. Джеймс, главный интриган в группе, не давал троице скучать, совершая ежедневные вылазки с королевской уверенностью. Стремясь избежать скопления взрослых, они набивали карманы печеньем для завтрака и отправлялись в самые отдаленные уголки фермы, проводя утро, взбираясь на деревья в поисках птичьих гнезд, а после обеда собирая сброшенную змеиную кожу на каменистом северном хребте. Они вместе мечтали. Вместе дрались. И, в конце концов, — неохотно — они сроднились.
***
Карканье вороны вернуло Уайатт в настоящее и к насущной задаче. Спичка. Горючее. Пламя. Её детство в дыму. Она не хотела думать о Питере и Джеймсе. Не тогда, когда стояла в тени отцовского дома с полной бочкой бензина и жаждой мести. Не тогда, когда воспоминания о последней ночи на ферме горели в ее мозгу, как клеймо.