Твоя поэма

О,
 помыкало море мной.
Нас
    Ной не взял
          в ковчежный дом,
каюту
      в чреве
            не дал кит.
Моисей
     сияющим жезлом
морской воды
           не раздвоит.
Качаясь
            на своих двух,
я
  это море
        мыкал сам,
то пеной вверх,
            то ух! к низам,
в бутылочно соленый пласт.
Шагать по ним,
            да не упасть!
Мальчонку
        я прижал
                к пальто,
чтобы не то,
        что хлест воды,
а дым,
   а капелек пыльца
не тронула его лица.
Мой трудный шаг
            в подъем и спад,
баланс,
        у гребня
                на горбе,
то бульканье
           и бурю ту
он люлькой
        представлял себе:
-- качают,
          ну и буду спать...
Сынишка,
         он
            сквозь сон
                       "агу",
а ты
    на берегу,
                не ждешь,
нет,
    наша встреча
                не близка,
ты только
        блестка
            солнца
                 в дождь
в полоске узенькой песка.

Шаг --
      и того не отыскать.
И нет
    полоски
         позади.
И шторм
      затих.
Шуметь-то
        что?
Все глаже
        водяные рвы,
а дельше
        завиднелась
                  гладь
ниже воды,
            тише травы,
волна
      аж проситься:
                    "Погладь".
И я
    с волны
          ступил
                на зыбь,
вглубь
     стая рыб
            и ил,
                и штиль
хвост солнца
            морем распустил.

Тут
    новый берег
            подан мне,
в ладонь
        камней
положен порт.
Я вытер
        пот
            воды и слез,
с подошв
        ракушки сбил
                    и сквозь
                шаганье улиц
            в жизнь прошел.
Куда я вышел?
                Стал,
                  прочел
двух накрест улиц имена.
Припомниал...
Не я,
    а сын
смотрел
     впервые
             окнам в синь.
Проснувшись
        в мире
            первый раз,
трамвай
        как погремушку
                    тряс,
"Уа!" --
    сказал трамваю "А".
И мне
    в новинку
                был Арбат.
Я здесь бывал
            и не бывал,
Тверской бульвар,
            где стынет мой
по ямбу
        бронзовый собрат.
В вагоне
        место на скамье
нам уступил старик.
                    Я сел.
В трамвае,
            как в одной семье,
все точно знали,
                что со мной
и что за море
            за спиной.
С бульвара
        девушки глаза,
по мне скользя,
            ушли в стекло,
и губы мне
        у сна
            на дне
желаньем новым
            запекло.