Еще тогда
я срезал прядь,
в тетрадь
упрятал
и достал,
и на столе,
косясь
на них,
я стал
расскладывать
пасьянс
твоих волосиков льняных.
На счастье
клал их
так
и так,
гадал,
подглядывал
под масть
льняных,
соломенных,
витых.
Как я ни жулил.
ты --
не выходила!
Как ни старался,
ты --
не получалась!
Никак!
Глазами
в синяках бессониц
я увидел свой
револьвер
с воинским клеймом.
Он -- "Маузер",
он вот такой,
попробуешь рукой
на вес --
он весь
как поезд броневой,
стреляться из него --
как лечь
под колесо.
Свое лицо
я трогал дулом.
К жару скул
прикладывал,
ко рту,
к виску,
и взвешивал
в руке
заряд,
где десять медных гильз горят.
Мне жизнь не в жизнь,
а выход -- вот.
Нигде,
хоть всей землей кружись,
нигде, --
в воронежском селе
двойник любимой
не живет.
А выход вот:
в стальном стволе,
в сосновом
письменном столе.
На!
прислонись
к стене
и стань,
и оттягни замок к себе,
пусть маслянисто
ходит сталь
в крупнокалиберной судьбе.
Тебя обстанет
цепкий ад
рефлексов,
сопряженных с ней,
во сне
ее глаза стоят.
Скорей вложи обойму, на!
Москва --
она!
Стихи --
она!
Ты будешь плакать
у окна,
и помнить
помнить
помнить лоб
с косой соломенной
и рот, --
у всех дверей,
у всех ворот,
куда тебя
не привело б.
я срезал прядь,
в тетрадь
упрятал
и достал,
и на столе,
косясь
на них,
я стал
расскладывать
пасьянс
твоих волосиков льняных.
На счастье
клал их
так
и так,
гадал,
подглядывал
под масть
льняных,
соломенных,
витых.
Как я ни жулил.
ты --
не выходила!
Как ни старался,
ты --
не получалась!
Никак!
Глазами
в синяках бессониц
я увидел свой
револьвер
с воинским клеймом.
Он -- "Маузер",
он вот такой,
попробуешь рукой
на вес --
он весь
как поезд броневой,
стреляться из него --
как лечь
под колесо.
Свое лицо
я трогал дулом.
К жару скул
прикладывал,
ко рту,
к виску,
и взвешивал
в руке
заряд,
где десять медных гильз горят.
Мне жизнь не в жизнь,
а выход -- вот.
Нигде,
хоть всей землей кружись,
нигде, --
в воронежском селе
двойник любимой
не живет.
А выход вот:
в стальном стволе,
в сосновом
письменном столе.
На!
прислонись
к стене
и стань,
и оттягни замок к себе,
пусть маслянисто
ходит сталь
в крупнокалиберной судьбе.
Тебя обстанет
цепкий ад
рефлексов,
сопряженных с ней,
во сне
ее глаза стоят.
Скорей вложи обойму, на!
Москва --
она!
Стихи --
она!
Ты будешь плакать
у окна,
и помнить
помнить
помнить лоб
с косой соломенной
и рот, --
у всех дверей,
у всех ворот,
куда тебя
не привело б.