Но в момент, когда крик подбирается к горлу, невидимые часы отматывают стрелку назад.
Возвращают в прошлую ночь. В торжество безумия, греха и порока. Тогда я поддалась искушению дьявола с чарующим баритоном и магнетическим карим взглядом из-под угольно-черных ресниц.
И меня вновь бросает в жар. Прямо в котел моментально вскипающей страсти.
«Пошла в жопу твоя любовь, милочка», — ржет бессовестная шлюшка и подталкивает в спину к Левицкому.
Врезаюсь в широкую грудь, дергаю за полы черного пиджака на себя и приникаю к манящим губам. Получаю резкий ответ, как только наши языки сталкиваются в немой борьбе характеров. Вздыхаю и дергаю Левицкого за рубашку в цвет костюма. Невольно поражаюсь такой любви к мрачным оттенкам, которые ему чертовски идут.
— Удали фото, — рыкаю, когда гаденыш заталкивает меня в крохотное помещение. Стены кружатся, потолок ездит, а ноги подкашивается. В голове такая путаница, что ничего толкового выдать не получается. — Сейчас же!
Там стопками хранится бумага и повсюду расставлены коробки с канцелярией. Еще имеется старенькое многофункциональное устройство, которое досталось мне от прошлой владелицы этой приемной.
Вот к нему меня и толкают.
— Работает? — интересуется Левицкий как ни в чем не бывало и кивает на здоровенного печатного монстра.
— Что?
— Хочу ксерокопию твоей задницы.
— Да пошел ты!
— Схожу, не сомневайся. Потом нагну раком над столом Олежика и снова схожу в тебя.
— Ты хотел минет, — сама не понимаю, что несу. Во всем виноваты сатанинские огоньки в черных глазах.
— Ну ой, — цокает языком Левицкий и захлопывает дверь. — Я передумал, Мари. Теперь у меня есть компромат, который, пока ты не отработаешь по полной программе, станет мои бессрочным абонементом в твою постель.
Глава 5. Саша
Кто там пиздел, что молния не бьет в одно место дважды?
— Схожу, не сомневайся. Потом нагну раком над столом Олежика и снова схожу в тебя.
Как бы не так.
Прошла гора лет, а в голове барышни, раздвигающей передо мной ноги, опять Олег. Гадкий утенок, съебавшийся в Краснодар, вернулся сраным лебедем. Будто с него там шкуру содрали и новенькую вручили. Вместе с кошельком, глубиной с Марианскую впадину, и гонором высотой с Эверест.
Только от Соловьевой, ныне Шершневой, так башенку не рвало.
— Ты хотел минет, — выпаливает, ставшая внезапно страстной, лисица по имени Марина и сверкает серебристыми радужками.
Взгляд хитрющий, немного безумный, ошарашенный. Сучка только не облизывается. Сама подошла к столу и облокотилась на него. Спину выгнула, чтобы сиськи торчали, и вытянулась в струнку.
Вроде низкорослая и щупленькая, но ноги в три километра.
Соблазняет, дурочка.
Здесь и без твоих стараний, как бы боксеры ни перекрыли приток кислорода в детородный орган. Такими темпами я лишусь потомства из-за рыжей стервы. Лика не простит, как и ее папаня.
Детей и внуков, отобранный племенной жеребец, должен выдавать по расписанию.
Да пошли они.
Память издевается. Подбрасывает картинки прошедшей ночи, разгоняет и без того кипящую в венах кровь.
— Ну ой, — цокаю и захлопываю увесистую дверь. — Я передумал, Мари. Теперь у меня есть компромат, который, пока ты не отработаешь по полной программе, станет мои бессрочным абонементом в твою постель.
А сам наблюдаю за ней, пока щелкаю замком. В глаза смотрю. Жду страх, робость… Но херушки-хуерушки.
Улыбается коварным ртом, которым умело обращается. Прикусывает губу. Втягивает и щурится с таким наслаждением, что уши закладывает. Будто я погружаюсь на дно моря без акваланга. Метров на шестьсот.
Невозможная.
— После этого скажешь, что не хочешь меня? — облизываюсь, наблюдая за разгорающейся, словно спичка, Мариной. — Стол не намочи, пока ерзаешь.
Член в истерике, мозг в нокауте.
Потому что она встает с места и, виляя бедрами, подходит вплотную. От участившегося дыхания грудь, прижатая к моему торсу, вздымается. Аппетитные полушария покрывает тонкая паутинка мурашек.
Они то и дело цепляют простенький кулон в форме маленькой капельки, которая в нагрудной ямке. Помню, как он забавно подпрыгивает, когда Марина сверху. Стонет, запрокидывает голову, отчего медные кудряшки рассыпаются на плечи.
И принимает мой член так глубоко, что кишки связывает в узел.
Язык моментально тонет в горькой слюне. Хватаю ее за подбородок и тяну к себе. Едва не захлебываюсь от металлического блеска в радужках.
Которые сияют только для меня.
— Детка решила поиграть? — произношу в миллиметре от ее рта и ловлю фруктовое дыхание. — Что ты задумала?
Ненавижу целоваться. Слюнообмен всегда вызывает у меня больше отвращения, чем возбуждение. Серьезно. Потому что ничего классного в этом процессе нет, и обычно поцелуи лишают меня эрекции.
Или на меня так раздутые морды одинаковых девиц действуют?
Потому что с Мариной такого нет.
Едва сдерживаюсь, чтобы не поиметь сладкий ротик языком. Смять, похожие на нежные лепестки губы, и вылизать божественную влагу подчистую. Достать до гланд и кончить под приглушенные крики, которые вибрируют на небе.
Целоваться с ней круче, чем самый забористый секс с любой из моих бывших дур.
У нее рот туже, чем все их вагины.
Марина медленно ползет ладонями вверх по груди. Мнет рубашку, а у меня, блядь, тахикардия.
Сердце долбит отбойным молотком по ребрам, пока сучка довольно жмурится. Приподнимается на носочки, затем зарывается пальцами мне в волосы. Обхватывает голову и тянет на себя под восторженные вздохи.
— Чем быстрее ты наиграешься, тем быстрее отъебешься, — злобно шипит мне в ухо. — Доступные девушки никого не задерживают надолго.
Чиркает зубами по мочке, царапает шею. Специально причиняет боль.
— Так и скажи, что дрочишь на меня в душе, — хохочу в ответ. — Не мечтай, Мари. Натрахаюсь, тогда разбежимся.
Хватаю за волосы. Шелковистые кудряшки щекочут кожу, ласкают оголенные нервы, забираются куда-то глубоко в душу вместе с ее гортанным стоном.
Стиснув зубы и блаженно прикрыв веки, она выгибается следом за моей рукой. Открывает доступ к упругой груди и шее. Веснушки, точно фонари гирлянды, гипнотизируют, завладевают моим вниманием и языком.
Я, как одержимый бесами, впиваюсь в усыпанную солнечными зайчиками кожу. Облизываю каждый миллиметр, кусаю жадно. До боли и крика. Словно их свет способен проникнуть в меня и прогнать весь скопившийся за годы мрак.
Наслаждение — бедное слово, чтобы описать мои чувства. Особенно когда тонкие пальчики хватают края рубашки и с силой тянут. Треск выдранных с корнем пуговиц переливается со звучным градом ударов о керамическую плитку, которой покрыт пол.
Подхватываю Марину на руки.
Глупо, как в ванильных фильмах про любовь, которая существует только в головах наивных дур. Хотел взять бы под бедра и прижать к стене, но хуй там. Юбка-карандаш разбежится по шву, а Марина останется в офисе до конца гребаной субботы.
А глазеть Олегу на бедра моей девочки в блядских чулках я не позволю.
Местом назначения выбираю высокий стол, который завален бумагами.
Как только Марина приземляется на него задом, тут же впиваюсь поцелуем в блядский рот. Цепляю юркий язычок зубами, кусаю губы с ярким вкусом апельсинового печенья.
А она смеется. Стонет и хохочет как умалишенная.
Сумасшедшая.
— Что ржешь? —отстраняюсь на секунду, чтобы сдернуть вниз надоедливую юбку вместе с трусами. — Ебать сейчас буду.
— Член не сломайте, — клацает зубами и тянется к ремню, — Александр Николаевич. Только быстро, а то у меня работы много.
Слова плещут бензином по разгорающемуся внутри пламени.