— Что ты делаешь? — со смехом утираю проступившие слезы.
— Мау, — отзывается весело.
— Дима, блин! Разбудишь всех.
— Мау?
— Тихо, сейчас подойду.
— Мау, — выдает удовлетворенно.
Как только подхожу к калитке, он спрыгивает и отступает в сторону. Оглядываюсь на дом, но тишина и темные провалы окон убеждают, что все давно спят. Мне бы тоже не помешало, усталость за день берет свое. Но я все равно выхожу навстречу Диму и получаю в руки охапку свежесобранных подсолнухов.
— Спасибо, — смущенная улыбка трогает губы, а в груди разливается разочарование. Цветы те, мужчина не тот.
Ладно, за неимением лучшего…
— Дракон спит, что ли? — удивляется Дима, прикуривая сигарету.
Отодвигаюсь, машу перед носом ладонью. Горький пепел оседает на языке неприятным привкусом гари, от которого в горле зарождается кашель.
Заметив мое состояние, Дима отходит еще на два шага и выдыхает дым в противоположную сторону.
— Он сгорел, — почему-то считаю своим долгом защитить Сашу. — Весь день с отцом на рынке проторчали, зато товар сбыли.
— У-у-у, московский мажорчик вкусил радость трудобудней обычных смертных.
— Ну, хватит, Дим.
— А ты уже простила, как посмотрю?
Замолкаю, опускаю взгляд на собственные ноги и покрепче прижимаю к себе охапку подсолнухов.
Ответа на вопрос Димы у меня нет. Еще вчера я бы решительно отрицала любые отношения с Сашей, а сегодня не в состоянии даже качнуть головой. Не нахожу слов, путаюсь в мыслях. Перед глазами встает лицо уставшего и изнеможенного бывшего, который старательно помогает отцу таскать всякий хлам из сарая.
Как он выходит из грязной машины за несколько миллионов. Докладывает маме об успехах и хватается продажами на кухне. Игнорирует настойчивую Дульсинею, потом бессовестно сдает ее курам.
Благо, что лысый хахаль этой дамочки пришел в восторг от нашего боевого петуха и даже попросил цыплят на развод. Не потребовал компенсации за сломанный ноготь его женушки. Или любовницы.
— Ладно, не напрягайся, — смягчается Дима, видя, как я колеблюсь. — Понял, что шансов нет, когда он сюда притащился. А ты замерла, как суслик посреди леса.
Надуваюсь, словно шарик, и кошусь на него хмуро.
— Ничего я не замерла!
— Ты себя со стороны просто не видела, — бессовестно ржет.
— Эй.
Стучу кулаком по широкой груди, ойкаю, когда Дима ловит запястье и подносит к губам. Короткий поцелуй обжигает кожу, но сердце бьется все так же ровно. Никаких скачков пульса, никакого возбуждения.
Дима красивый, умный, веселый.
Высокий, мускулистый, светлый шатен с выгоревшими прядями и самыми синими в мире глазами. Мне с ним интересно разговаривать обо всем на свете. Да и помолчать тоже приятно, поскольку он не лезет в личное пространство без надобности.
Почему же я ничего к нему не чувствую? Ни капельки эмоции, кроме банальной симпатии?
— Ладно, все нормально, — зевает Дима, потягивается и хрустит шеей. — Переживу.
— Прости, — говорю искренне, обнимаю покрепче букет. — Мне жаль.
— Но от желания немного подергать дракона за хвост ты меня не удержишь.
— В смысле?
В свете единственного фонаря замечаю его дьявольскую ухмылку и невольно ежусь.
— Слышь, Марин, твоему папе помощничек по огороду не нужен?
Глава 75. Саша
Какого хуя?
Челюсть с хрустом летит на землю, гнев колом впивается в мозжечок.
— Артем Денисович, так нормально? — восклицает белозубый ублюдок, затем утирает пот со лба.
Это что, блядь, за покушение на мою территорию?
Наглое вторжение во время здорового сна. В войну так не поступают!
Но кабанчику закон не писан. Он опирается на лопату, играет мускулами, подмигивает лежащей на гамаке Марине и посылает ей воздушный поцелуй.
— Сорняки выбирай, а не красуйся, — шикает тесть, растирая между зубами длинную травинку. — Вон, какие корни пропустил. Пока там наш москвич проснется...
— Артем Денисович, я здесь! — ору с крыльца.
Закопаю ублюдка.
— Тогда иди, клоун, корми кур, собирай яйца. Чего встал? — зевает. — Митяй, кваску хочешь?
— Не откажусь, — не отрываясь от перекапывания, поет полуголый вепрь.
Моему. Тестю.
Возмущение застревает бревном в горле. Секунда — разорвет, как банку сгущенки в кипятке.
Митяй!
Я, значит, клоун. А его уже в «Митяи» перевели.
— Артем Денисович, а еще лопата есть? — в два шага вырастаю возле тестя.
— Лопата есть, остеопата нет. Вашу царственную спину не хватало поломать, — под тихий смешок Марины он причмокивает под раскидистой кроной сливы. — Приедут мордовороты, скрутят меня в бараний рог. Нет, нет. Спасибо. Мне и так дочь плешь проела за твой загарчик. Подумаешь, пришкварился.
— Папа! — шикает лисичка, замечая мой вопросительный взгляд, и прячется за книгой.
Поздно. Вижу пунцовые кончики ушей и покрасневший лоб. Воспоминания о нежных ладошках будят стаю мурчащих котят в грудной клетке.
Волновалась, обиделась, но пришла.
Приятно.
— Артем Денисович, здесь яма.
Сука.
Едва сдерживаю рык, мечу взор на греющегося под солнышком кабана. Такое с неба не падает, в воде не тонет, в огне не горит.
Скотина.
Тесть возмущенно машет рукой:
— Митька, мать твою за ногу, не криви! Ровнее выкладывай. Чего делаешь, а? Козу, небось, оставил! Вот и яма!
— Обижаете, — морщится оскорблено. — Я самолет в чистом поле посажу. У меня глазомер, знаете какой?
— Сейчас уровень принесу.
— Несите, — довольно цокает породистый кобель. — Только проспорите, Артем Денисович.
— Вот обалдуй, — кряхтит раздраженный тесть. — Копай.
— Артем Денисович, давайте я, — кручусь юлой возле него. — Он устал, я только проснулся. Глазомер у меня лучше этого недоросля.
— И тачка круче, хуй толще, ага, — хрюкает Артем Денисович. Марина нервно кашляет, увесистый томик летит на землю, а я растерянно хлопаю ресницами. — Я тебе не моя дочурка, нечего мне свои достоинства расписывать. Митяй деревенский, толк знает. Так что вперед, Сан Саныч заждался. Вы же с ним специалисты по курам...
— Пап, дай ты ему лопату, — бурчит недовольно Марина.
Тесть хитро щурится.
— Точно? Не будешь потом папке плакать, что твоего жениха уморил?
— Точно, — моя девочка взвизгивает, пыхтит и оглядывается. Лишь бы на меня не смотреть. — Я за квасом.
Несу лопату как Олимпийский огонь. Только тот стремительно тухнет, стоит металлическому совку застрять между корней растений.
Осоловело моргаю.
Кто-то такое копает?
Настоящая целина, мать ее! Я городской, и то понимаю.
Кошусь на мотоблок имени Мудака Кабановича. Стоит, смотрит, щурится, как лиса. Замечаю в синих радужках пляшущих бесенят.
— Силенок не хватает? — елейным тоном тянет подготовленное издевательство.
Мог оригинальнее придумать подъебку. Снисходительно фыркаю, крепче перехватываю черенок.
— Примеряюсь.
— А-а, — звучит многозначительно. — Тогда не смею мешать. Пойду, кваску попью.
— Стой, — пыхчу напряженно, пока кабан, похожий на объевшегося кота, победоносно взирает на меня сверху вниз. — Хер с тобой. Давай договор. Я не закапываю тебя под теми персиками, а ты покажешь, что делать. Идет?
— Ну-у, — задумчиво постукивает по вытянутым уточкой губам Дима. — Не знаю. Как закопаешь, если не умеешь?
— Там почва мягкая.
— Резонно, — втыкает лопату в паре сантиметров от моей. — Но недостаточно.
Ярость ударяет по кулакам. Стискиваю пальцы до треска суставов.
— Марину не отдам. Быстрее тебя по частям раскидаю.
— Не рычи, никто и не забирает, — хмыкает подлец обезоруживающе и широко зевает. — Мы бывшие одноклассники. На этом все.
— В рот ей на хуй полез?
— Не твое дело, ага? Она свободная девушка, а ты где-то шароебился. На ней не написано, ясно?
Его голос, словно шаровая молния, бьет прямо в грудь. Разрывается электрическими импульсами, которые толкают меня вперед. Но я останавливаюсь в миллиметре от перекошенного лица.