– Ну что ж, Олег, спасибо тебе за наводку. Теперь хоть есть что проверять. А то давно такого глухого дела не припомню.
– Не за что. Ты обращайся, если что. Я всегда подсоблю. – Меркурьев встал из-за стола, пожал Воронову руку, и они сердечно распрощались, вполне довольные друг другом.
Глава пятая
1989 год
Элла и Нора
Москва ошеломила приехавшую поступать в институт Элю Яблокову, несмотря на то что в столице она уже бывала и с сумасшедшим ее ритмом сталкивалась. Однако оказалось, что приехать с вокзала в гостиницу, чтобы оставить вещи, сопроводить маму по каким-то командировочным делам в серьезное партийное заведение, а потом пообедать в ресторане, погулять по Красной площади, съесть мороженое, купленное на первом этаже ГУМа, – это одно. А готовить себе завтраки на кухне студенческой общаги, куда тебя поселили на время поступления, готовиться к экзаменам, пытаясь еще раз повторить, впечатать в память математические правила и физические законы, сливаться со спешащей в метро толпой, чувствуя всей кожей, что уже завтра ты сможешь стать ее частью, своей в этом многолюдном и многоликом городе, – совсем другое.
Эля любила Москву какой-то жадной, болезненной любовью, с которой всегда относятся к тому, чего не имеют. Она страстно мечтала о том, что будет жить здесь все пять лет учебы, а потом выйдет замуж за москвича и обязательно останется в столице насовсем, чтобы с брезгливым недоумением смотреть на приезжих, беспомощно озирающихся в метро, произносить сквозь зубы классическое «понаехали».
Мечтой покорить Москву она как-то поделилась со своей новой подружкой, с которой познакомилась перед первым экзаменом, дожидаясь очереди на сдачу и отчаянно труся. Подружку тоже звали Элеонорой, бывают же такие совпадения. Но на этом сходство между ними закончилось. Та, другая Эля, была москвичкой, носила красивую, экзотическую фамилию Фалери, мама у нее когда-то танцевала в Большом театре, сама она тоже интересовалась балетом и была прекрасна, как утренняя, только что расцветшая роза.
Хрупкая, белокурая, с большими, словно подернутыми поволокой глазами, в которых, казалось, частенько вставали слезы. Несколько месяцев назад у Эли Фалери скончался отец, которого она очень любила, и с этим, как поняла, Эля Яблокова, было связано не только огромное горе от утраты, но и некоторые трудности материального характера.
Папа – партийный бонза – обеспечивал безбедное существование семьи, и поступление Эли в институт теперь проходило в более нервной обстановке, чем могло бы. Был бы жив папа, Эле не нужно было бы мучиться с экзаменами, но сейчас ей приходилось поступать на общих основаниях.
Видимо, именно психическая нестабильность и привела к тому, что Элеонора Фалери среди всей абитуриентской толпы вычленила невзрачную, нескладную, плохо стриженную Элю Яблокову, которую и выбрала себе в наперсницы. Уж как ни далека была Эля от дворцовых интриг и партийных раскладов, но умом прекрасно понимала, что Элеоноре она не пара.
То же самое твердила и мама, которой Эля по телефону похвасталась, какая замечательная у нее подружка, как красиво и богато у нее дома и какие вкусные пирожные печет домработница Клава.
– Ой, доченька, ты бы держалась от них подальше, – встревожилась мама, выслушав дочкин рассказ. – Фалери-то большим человеком в Москве был, много я про него слышала… Не ровня они нам…
– Плохого слышала или хорошего? – поинтересовалась любопытная Эля.
– Разного, – у мамы тоже была партийная закалка, а вместе с ней и привычка держать язык за зубами. – Но большого полета человек был. Говорили, что не просто так он умер. А застрелился.
– Как застрелился? – у Эли от любопытства даже голос изменился.
– Да так. Финансовые нарушения там какие-то вскрылись, вот он испугался тюрьмы да позора и покончил с собой. Не сближайся ты с этой семьей. И домой к ним не ходи. Не дело это.
– Да ну, глупости какие, – искренне возмутилась Эля. – Вот ты же, мама, столько лет коммунисткой была, как ты можешь такое мне советовать. У моей подружки горе. Если правда то, что ты говоришь, то оно еще более горькое, чем просто смерть любимого человека. Как же я ее брошу? Нехорошо это. Подло.
– Так-то это так, – стушевалась мама, которую вроде как поймали на трусости. – Ты, доченька, уже взрослая. Ты делай, как сама считаешь нужным. Но береги себя. Не лезь никуда особо, чтобы неприятностей не было. Эти Фалери сейчас как прокаженные.
– А мне наплевать, – заявила Эля. – Элеонора – моя подруга, у меня, кроме нее, в Москве никого нет. Так что дружить я с ней буду.