— Вот ещё, — пробормотал он. — Тут нечем гордиться.
Я встала, подошла и поцеловала его в блестящую лысину.
— Вот тут ты ошибаешься.
Он схватил меня за руку и посмотрел на меня, удивив меня слезами, стоявшими в его глазах. Хэнк Делайн никогда не был эмоциональным мужчиной.
— Рад, что ты дома, малышка.
Я вздохнула, и на этот раз, когда я заговорила, это была чистая правда.
— Я тоже.
Сжав его руку, я оглядела тускло освещённую гостиную. Книжные полки были задвинуты в углы, а на одной из стен ярко горел приглушённый телевизор.
Вся мебель стояла здесь со времён моей мамы. Но полы и краска были новыми. Несмотря на рак, мой отец всё ещё думал о Ванне и обо мне. Он медленно перестраивал дом, чтобы мы смогли его с легкостью продать после его кончины.
Это был милый и вдумчивый жест, но и очень болезненный. Мы с Ванном умоляли его прекратить и позволить нам позаботиться обо всём, если его не станет. Но он не слушал.
Этот мужчина был слишком упрям для его же блага.
Но по большей части я думала, что он не знал как заняться чем-то иным, кроме как позаботиться о нас. По крайней мере, по-своему.
— Хочешь, я помогу тебе добраться до комнаты? — спросила я его.
Он зевнул и покачал головой.
— Нет, мне здесь удобнее. Плюс, телевизор уже включён.
Я снова протянула ему пульт и пожелала спокойной ночи. Его храп наполнил воздух раньше, чем я успела проверить входную дверь и убедиться, что она заперта.
Пробираясь через остальную часть дома, я выключила свет и собрала свои вещи, которые были разбросаны по всем комнатам.
Когда я переехала, я стала одержимым аккуратностью фриком. Сначала по выбору, а потом по необходимости. Но с тех пор, как я вернулась к отцу, старые привычки появились из ниоткуда. Я никак не могла вспомнить, что надо поднять носки с пола в гостиной или поставить посуду в раковину. Это было не так уж и важно, но я не могла не испытывать панический страх каждый раз, когда замечала что-то из моих вещей не на месте или грязную посуду на стойке.
Это было глупо. И если уж на то пошло, я должна быть благодарна, что не было никаких реальных последствий за оставление вещей, разбросанными по всему дому.
Я должна чувствовать себя лучше.
Но я не могла. Пока нет.
Переезд домой к отцу в двадцать шесть лет никогда не был тем, что я планировала, но я была рада быть здесь сейчас. Он нуждался во мне, и я не боялась признаться, что нуждаюсь в нём — до тех пор, пока смогу его удержать.
Я приняла душ, затем переоделась в штаны для йоги и майку и провела несколько минут в ванной, чистя зубы и втирая маску в волосы, чтобы хоть как-то контролировать свои чрезмерно густые волосы. К тому времени, как я закрылась в своей старой комнате, истощение поселилось в моих усталых костях.
Я тупо моргнула, глядя на часы, и заставила себя поработать ещё час. Мне отчаянно нужно было закончить меню на вечер пятницы. И как только оно было готово, мне нужно было составить список продуктов, и где в городе я могла бы собрать все ингредиенты. Мне всё ещё нужно было вымыть всё своё оборудование и перетащить его в фургон. Кроме того, мне нужно было написать меню на меловой доске и выяснить, как повесить его рядом с окном.
Паника закипала в моём животе. Что я делаю?
Я не справлюсь.
С чего вдруг я решила, что смогу?
Я взглянула на свои ножи, всё ещё лежавшие в футляре на столе. Чистая чёрная ткань была красиво сложена, бархатистая в идеальной мягкости и скрывала инструменты моего ремесла. Они были подарком Ванна и моего отца на выпускной. И самое дорогое, что у меня было. Я всегда подозревала, что отец взял кредит для их оплаты. Но я всегда была слишком благодарна им, чтобы спрашивать об этом.
Ножи смотрели на меня сегодня вечером, задавая безмолвные вопросы и выглядя очень заброшенными. Я не готовила с тех пор, как вернулась домой. Я не проверяла рецепты или вкусы и даже не делала себе сэндвич с сыром на гриле.
И я ненавидела причину этого.
Я боялась.
Нет, всё было гораздо хуже. Я была искалечена страхом. Я тонула в ужасе неудачи и осознании того, что возможно поставила всю свою жизнь на ложное чувство собственного достоинства.
Старая неуверенность проскользнула в мои мысли, как грозовые тучи в солнечный день. Она закрыла солнце и голубое небо. Она омрачила всё положительное и оставила меня холодной и потерянной, без чувства направления.
Дыхание сбилось, а руки превратились в лёд. Я чувствовала, как гнет одерживал победу — гнет не запороть это так же, как я уничтожила всё остальное в своей жизни — как серийный убийца, сжимая руки вокруг моего горла.
Я покачала головой и сбросила блокнот с колен. Я сидела на кровати, поджав под себя ноги, надеясь найти вдохновение, но это не сработало. И я до сих пор не могла заставить себя развернуть ножи и посмотреть на них. Я даже не могла пользоваться своим столом, потому что боялась сдвинуть ножи.