Он смотрит в упор. Ну, же! Хмыкает.
— Насть, не дури! — произносит любимую фразу.
Злюсь. Запрещённый приём. Эта фраза обычно звучит в совершенно другие моменты.
«Звучала», — поправляю себя. Привыкая к прошедшему времени. Теперь только так. Всё прошло. И любовь, и доверие. Что осталось? Любимые дети. И этот бессмысленный дом. Который я так старательно украшала, когда мы купили его.
— Это не я дурю! Это ты! — толкаю Илью. Он делает шаг назад, скорее от неожиданности. И я прохожу. Но в последний момент ощущаю жестокую хватку.
Он прижимает к стене, нависает всем телом. Высокий и сильный. И меня на мгновение так неосознанно «прёт». Как раньше! Когда мы любили друг друга везде. В спальне, на кухне. На этом столе, что стоит позади. Но сейчас в его взгляде, увы, не желание. Только злость! Оскорблённого мужа.
— Кто он такой, этот хрен? Ты его знаешь? — вопрошает он грозно.
— А если и знаю, то что? — я почти что смеюсь. Так забавно звучит его фраза на фоне убийственной правды.
Илья, ухватив меня за руку, и не обнаружив кольца, продолжает сжимать.
— Ты спала с ним? — цедит сквозь сжатые зубы.
Эта боль отрезвляет меня. Мне действительно больно! Как будто он жаждет её причинить. И мне тоже хочется сделать ему побольнее…
И я говорю:
— А что, если так?
Боль… другая, пронзает внезапно. Голова, запрокинувшись, бьётся о кафель. Кричу! Щёку словно огнём опалило. Прижимаю ладонью, как будто пытаюсь понять, я жива, или нет?
Он даже не просит прощения. Ему всё равно! Оставив меня, он поспешно уходит. Где-то хлопает дверь. Вероятно, в его кабинете. Сейчас он закроется там. И станет писать той, другой. О любви.
Оседаю так медленно, что волосы липнут к стене. Крови нет. Только шишка. Но я плачу, как будто он только что избил меня до крови. Никогда ещё прежде Илья не поднимал на меня руку. Всё бывает впервые! И измена. И боль от разбитого сердца. Крови нет. Но только снаружи. Внутри у меня всё кровит.
Глава 5
Утро жестоко в своей беспощадности. Кое-как поднимаюсь, несу себя в ванну. В зеркало страшно смотреть! Но я это делаю. Жуткое зрелище. Круги расплылись под глазами, верхние веки припухли от слёз.
Я трогаю щёку. Синяка на ней нет. Но память болезненным эхом стучится в виски. Он ударил меня! В первый раз за всю жизнь. По лицу. Жаль, я вчера мало выпила. Лучше бы память отшибло…
Делаю маску, протираю лицо мицеллярной водой. Потом долго и тщательно чищу зубы. Во рту будто мышь сдохла! Ильи в спальне не было. Кажется, он ночевал на диване. Да хоть бы и вовсе ушёл!
Но надежды мои разрушает знакомый звук кофемашины. Он дома. И, перед тем, как ему показаться, я долго стою, прижимаясь к стене.
Кажется, это — конец. Не могу больше так! Жить в нелюбви надоело. Раньше я верила, что эти отлучки, задержки и вечная занятость — ради семьи. А теперь…
Выхожу. Муж в домашних штанах и футболке сидит за столом. Даже в этой одежде он также хорош, как в костюме. А я? Я сейчас представляю собой нечто среднее между Кикиморой и медузой Горгоной.
— Доброе утро, — бросает, глотнув.
Я только хмыкаю, наполняю стакан до краёв кипячёной водой. Выпиваю его почти залпом.
— Прости, — раздаётся сзади.
Я замираю. «За что?», — хочу уточнить. Но он успевает сказать:
— За вчерашнее.
И только? Вцепляюсь в стакан. То, что осталось, мне хочется выплеснуть мужу в лицо. Но Илья произносит:
— Может, расскажешь мне, что это было?
Ну, хватит загадок! Достаточно мучить меня.
— Я знаю, — бросаю я резко.
— Ты о чём? — отвечает супруг.
Я так зла, что готова кричать от бессилия. Но шепчу, так как боль в голове нарастает.
— Об этой твоей, Снежанке.
Ошибаюсь всего на одну букву. Собираюсь исправиться, но… Обернувшись к нему, замолкаю. Нет, не ранен! Убит. Он сидит и взирает, как загнанный зверь. Угадала! Конечно, Снежана. Её так зовут. Проститутское имя.
— Что ты знаешь? — произносит Илья настороженно.
— Всё, — говорю легкомысленно. Пускай сам гадает, что мне известно!
— Откуда? — продолжает допрос. Хотя это мне в пору спрашивать.
— Не имеет значения, — пусть думает, что мне его друг рассказал. Пусть пытает Олежку!
— Настя, это…, - заводит он голосом, полным раскаяния.
— Это не то, что я думаю, — завершаю его монолог.
— Это случайная связь, — произносит Илья, — Она ничего не значит.
Замираю. Почти не дышу. А я, дура, верила, что всё разрешится иначе. Вдруг это ошибка? Какая-то глупая шутка! Обман…
И только теперь понимаю, что я так хотела услышать иное. Поверить ему! Оправдать. Но… не вышло. И мир надломился. И голова ещё больше болит.
— Значит, ты признаёшься в измене? — говорю, точно в зале суда.
Он, сглотнув, отвечает:
— Нет смысла её отрицать.
Слов не осталось. Осталась надежда, что это и правда случайная связь. И я говорю, отрицая все доводы разума:
— Ты порвал с ней?
Смотрю на него. Он молчит. Подавленный, жалкий. Как будто готовится произнести что-то важное. То, что изменит мой маленький мир. Хотя… он уже изменился.
«Сейчас он скажет, что любит её. И уходит», — думаю я равнодушно. Почти. Восприятию сильно мешает похмельный синдром.
— Она беременна, — слышу я голос Ильи.
И в ответ улыбаюсь. Сейчас он похож на мальчишку. Растерянный, глупый, испуганный сын. Пришёл повиниться родителям в том, что подружка его залетела.
— Ч-то? — говорю я на выдохе.
Во рту пересохло. Я опять наливаю воды.
— Это вышло случайно, — он продолжает нести эту чушь.
И я обрываю:
— Самойлов! Ну, хватит! Случайно? У тебя случайно встал на неё? И ты совершенно случайно забыл про резинку?
Он опускает лицо и грустнеет. Мне даже немножечко жаль его.
— И… что ты намерен делать? — говорю я, желая услышать… Но что?
«Заплачу за аборт»? Но зачем же тогда признавался?
Однако Илья пожимает плечами:
— Ничего. Я стану ей помогать материально. И всё.
Я удивлённо взираю на мужа. Сейчас во мне просыпается язва, каких поискать.
— Ты разве не хочешь быть рядом с… любимой? — последнее слово я выдыхаю намеренно едко.
Но Илья, отмахнувшись, бросает привычное:
— Насть, не дури!
Вздыхаю поглубже. Топлю свою злобу в стакане с водой.
— То есть, где-то там будет расти твой ребёнок, а ты останешься здесь? Непорядок, Самойлов! Как честный человек, ты обязан жениться.
Он кривится, цокает и проводит рукой по лицу:
— Я буду жить, как жил.
Я подтверждаю:
— Конечно! Только командировки станут более частыми, да?
Он морщится, словно от боли. Хотя больно сейчас только мне.
— Насть…, - начинает он вяло.
Но я поднимаю стакан, говорю:
— За любовь! — выпиваю до дна.
— Настя, — вздыхает Илья.
— Не хочу ничего слышать, — шепчу я в ответ.
Ухожу. Мне действительно плохо! И больно. И гадко! И… Боже, не могу это всё описать.
В спальне, как будто в клетке, мечусь от кровати до шкафа. Хочу разбить что-нибудь. Да хотя бы вот эту семейную вазочку. Которую нам подарили на свадьбу. Что там ещё? Есть сервиз и бокалы. Но они ни при чём! Если только разбить их о голову мужа…
Распахнув шкаф с его стороны, принимаюсь бросать на кровать его вещи. Рубашек одних только сотня! Шмоток больше, чем у меня. Ничего, упакуем их в два чемодана.
Достаю чемодан, открываю. И не боясь их измять, начинаю складировать внутрь. Трусы и носки отправляются следом. Второй заполняется брюками, джинсами. Добавляю туда свитера. Хотя сейчас лето, но ведь он не вернётся сюда до зимы!
Собираюсь отправиться в ванну. Взять оттуда его принадлежности: щётки и гель для бритья. Но натыкаюсь на мужа. Илья стоит на пороге, преграждая мне путь. И удивлённо взирает на устроенный мной кавардак.
— Это что? — говорит, указав подбородком на гору вещей.