Вещи появлялись в моей квартире постепенно, и я не знала ― удивляюсь или радуюсь больше. Моргнешь ― а на полке уже стоят мужские кроссовки рядом с моими туфлями, на кухне живет портативная колонка, в спальне ― ноутбук на прикроватной тумбочке. Говорят, дом мужчины там, где его техника. Егор и правда признался, что уже считает квартиру домом. На октябрь назначили знакомство с моей семьей, а его родных оставили на новый год.
― Не хочу никого к бабушке подпускать до свадьбы, ― говорила мама. ― Она не выдержит очередной смены твоих кавалеров, ― но в конце концов сдалась с условием, что ночевать мы будем в загородном отеле, а домой Егора не пустят.
― Прям как чужих выгоняешь, ― возмутилась я.
― У нас ремонта столько лет уже не было, это ты просто привыкла и не замечаешь, не пущу!
Я знала, что Егор после жизни в новостройке без ремонта, с унитазом посреди кухни (впрочем, я до той квартиры так и не доехала, ограничившись просмотром фото этой пещеры) едва ли чему-то удивится, но спорить не стала. Бабушка на чай в свою квартиру пустит ― и хорошо.
В первых отношениях для меня очень важно было показать, где я росла, как жила ― карту мира на стене, пледы на диванах, связанные долгими вечерами под аудиокниги, горы припыленных мягких игрушек… Сейчас же это потеряло актуальность и не могло быть поводом для ссоры.
Где та девочка, которую травили в школе, которая до занятий вокалом ни с кем вне своего класса не общалась, которая никогда не занималась делами по дому, которая росла на книжной мудрости и выдумывала бесконечные истории о жизни кукол Барби? Где девочка, наряжавшая кошку королевой и считавшая, что равнодушие ― это верный способ выражать любовь, а открытость в мире не нужна? Где её заплетенные мамой длинные косы с синими лентами, очки, фантазии, увлечение розовым цветом, гордость за первый засос в жизни, выбитый на спор?
Её давно уже нет. Сейчас сложно вспомнить, кем я была семь, тем более семнадцать лет назад. Думала ли я, когда исписывала толстые тетради дневниковыми строками, что уже скоро не захочу перекапывать прошлое? Вот она, новая Лора, крепко сжимающая тонкие пальцы любимого уже пять лет парня, такие же пальцы, как у отца. Вот она Лора, проверяющая количество просмотров нового клипа и пишущая своей музыкальной группе: «Вы чудо, все молодцы, обожаю вас». Вот она, незнакомка Лора, заместитель заведующей библиотекой в Москве, совершенно не жалеющая об IT-образовании (если бы не оно ― я не встретила бы Егора, как же это может быть зря?)
― Тебе обязательно понравятся мои родные. И ты им, не бойся. А уж какой у нас боулинг!
Ночь в маршрутке, как всегда, прошла быстро, хотя и не особо комфортно. Егор выглядел чуть-чуть угрюмым, как и всегда по утрам. Год назад я удивилась после жизни в Москве, когда попыталась найти рано утром кофе и обнаружила, что всё закрыто. Сейчас же в городке наконец-то открылся сетевой фаст-фуд ― не кофейня, но проснуться поможет. Без еды и чая я выгляжу так же грустно, как Егор без кофе.
― Какие планы? ― уточнил он.
― Сейчас погуляем по центру пару часов, потом к бабушке на чай, а после обеда заселение в отель. Надеюсь, дождь нас минует.
― Звучит неплохо, ― одобрил он. ― Покажешь мне всё?
Летом город был красивее, как и любой нестоличный город России. С наступлением затяжного межсезонья, которое я определяла как время от лета до лета, город серел, намокал и пустел. Но нам повезло с погодой, и в обрамлении золотых листьев пятиэтажки смотрелись даже мило.
Бабушка встречи явно опасалась, но виду не подала, разрезав торт и пододвигая поближе к нам миску с яблоками и киви. Мама взяла основной удар на себя ― зная Егора со времен первой волны моей влюбленности, она вполне уже смирилась с моим разрывом и новыми отношениями, тайком отслеживая каждую мою улыбку над светящимся вечерами экраном телефона, спасавшим меня в разлуках.
― Что же вы фрукты не едите? Ой, сейчас фотографии твои детские принесу, Лор! ― бабушка.
― Егор, а почему ты сменил работу? Я думала, тебе там нравилось? ― мама.
― Мам, я же говорила, что там не очень было.
― Я знаю, что говорила. Но почему?
Бабушка уже разложила по столу альбомчики с самыми важными фотографиями, отодвигая чашки. Я на горшке, я с полной миской ненавистной манной каши, я без зубов, я с куклами.
― Смотри, помнишь, это тебя дядя какой-то на улице фотографировал, сказал, что ты пингвиненок? С мороженым, и волосы такие короткие тут!