В тот день у нас со свекровью был намечен очередной выезд в город, в один из детских домов, который находился под её патронажем. Для детей подготовили выезд в главный городской парк и устроили праздник в честь первого летнего дня. Подразумевалось, что он будет наполнен радостным смехом, играми, довольными детскими лицами, сладостями, но всё пошло не по плану с самого утра. Королеве нездоровилось. Дворцовый лекарь постановил, что это простое пищевое отравление, ничего серьёзного, но понятно, что на праздник она поехать не сможет. Меня тоже попытались отговорить, но я не послушала, не подумала, что это может оказаться не простым совпадением. Конечно, мой амулет всегда при мне, и без охраны я не выезжаю. Но ведь я даже из дворца не успела выйти, а амулет не смог воспрепятствовать тому, что меня смогли скрутить трое мужчин так быстро, что я даже пикнуть не успела прежде, чем мне кляп в рот вставили. И ведь знали, что делали, рассчитали: я, как раз проходила комнаты фрейлин королевы, идя от неё, в одну из них меня и втащили безо всякого почтения.
И почему умные мысли к нам зачастую приходят опосля?! Почему никто из нас и не подумал, что амулет обладает невидимостью, может защитить от причинения физического вреда, от проникновения в мою голову, от ядов, но, чёрт бы всех побрал, он не защищает от ситуации, когда тебя просто обездвиживают и лишают возможности высказаться! Меня беспрепятственно схватили, перенесли в чужую комнату и привязали к креслу. И что я смогла сделать? Да ничего!
Думающие люди задались бы вопросом: «А где охрана была в это время?» Так они занимают свою позицию рядом только, когда я покидаю дворец. По нему самому я передвигаюсь спокойно и беспрепятственно. Я ведь даже не ухожу из нашего крыла, где проживает и работает королевская семья и их приближённые, не более двадцати человек. Проверенные люди, с полным доверием. И даже я, которая на себе испытывала неприязнь этой девушки не допускала мысли, что она пойдёт на измену короне.
— Дура, — презрительно выплюнула, стоило одному из похитителей вернуть мне возможность говорить, и переключилась на лицо, которое, по всей видимости, было в этой комнате на главных ролях.
Вот не зря я не поверила в то, что они успокоились. Выжидали, твари…
— Наридан, — посмотрела на посла, — вы что же, совсем из ума выжили?
— Фу, принцесса, — жеманно сморщился мужчина, — сразу видно, как вас воспитывали. Зачем же так грубо?
— Грубо? — хохотнула от нелепости его слов. — Да, вы, верно шутите. Наоборот, я очень ласкова, ведь вам осталось не так долго землю-то топтать. Северус вас просто порвёт.
— Заткнись, тварь, — завизжала Мелиана и залепила мне пощёчину, пользуясь, что я не могу защититься.
Вреда мне это не причинило, разве что голову немного развернуло, а вот она лишь сильнее психанула. Но, прежде, чем фрейлина предприняла новую попытку, посол Самики приказал своим ребятам:
— Уберите эту истеричку, — махнул на внутреннюю дверь.
Двое крепких мужчин подхватили верещавшую девушку под руки и потащили в другую комнату.
— Отпустите меня сейчас же! — кричала она. — Как вы смеете? Я фрейлина королевы! Вы, тупые животные! Наридан! Скотина, это же я тебе помогла!
— И заткните её как-нибудь, — недовольно кинул в спину уходящим. — Ну вот, теперь можно спокойно поговорить, — обратился уже ко мне. — Я думаю, что вы понимаете, что кричать бесполезно, комнаты полностью изолированы.
— Вроде на отсутствие мозгов не жалуюсь, — ответила, параллельно проверяя крепость уз. — А вы уверены, что беременная женщина, которую нагло похитили в её же доме, может спокойно разговаривать?
— Надеюсь на ваше благоразумие, — тонко намекнул посол. — Сами видели, не выношу женских истерик.
— Да, если вы так поступаете с союзниками, — многозначительно протянула, делая вид, что мне страшнее, чем есть на самом деле.
— Замечательно, что мы понимаем друга, — улыбнулся одними губами.
— Не думаю, что понимаю, что могло вас толкнуть на такой шаг, — облизала пересохшие губы, — это же чистое самоубийство.
— Что поделать нам, простым подданным, когда сам король приказывает? — нисколько не переживая за свою жизнь, пожал плечами. — Только подчиняться и уповать на свою неприкосновенность.