Я с немалым изумлением узнаю, что брат успел стать героем сплетен не только из-за свежеприобретённой невесты. Мне охотно и в деталях пересказывают, что Эван ни с того ни с сего набросился на честного господина Гериберта Норвилла, известного на весь Лилат торговца живым товаром, ударил того – и в подтверждение мне предлагают разыскать самого господина Норвилла, дабы лично засвидетельствовать наличие разбитой губы, – и, даже не удосужившись извиниться, ушёл в обществе своей рыжеволосой невесты-провинциалки. Лилатские почтенные матроны сочувственно смотрят на меня, неодобрительно качают головами и роняют будто вскользь, что, дескать, чего ещё ожидать от волка и человека со столь низким происхождением и замашками грубияна и забияки. Затем, словно спохватившись, дамы начинают наперебой уверять меня, как мне повезло с матерью, да будут воды Вечной реки тихими для неё, как хорошо, что она воспитала единственную дочь истинной леди, не чета сыну, перенявшему плебейские манеры своего покойного батюшки. Я улыбаюсь женщинам натянуто, через силу, понимая прекрасно, что едва я отвернусь и отойду подальше, как они с не меньшим энтузиазмом начнут обсуждать меня. К счастью, за танцами и беседами проходит время, даже больше получаса, и мы можем покинуть бал. Эван и Тесса, как ни странно, и тут успевают опередить нас, уехав раньше. Финис остаётся, я чую его, насколько это возможно в душном, переполненном запахами разных людей и нелюдей зале, однако к нам он не приближается, даже на глаза не показывается, держится в тени. Что же, раз Эван уехал, не сделав мне выговор, не упрекнув и ничего не сказав инкубам, значит, этот вечер мой.
Наш.
И вся ночь.
Мы действительно долго катаемся по городу на мобиле Байрона, серебристо-стальном, с открывающимся верхом. Я так давно не видела ночного Лилата, что любуюсь им, будто в первый раз. Рассматриваю освещённые улицы, полные народу, яркие вывески заведений, работающих до рассвета, слушаю голоса, не разделяя их на отдельные, музыку, доносящуюся из клубов и рестораций, рокот других мобилей. Впитываю ощущение жизни этого города, странной, диковатой, совершенно безумной в порождении и удовлетворении самых низменных желаний обитателей его и одновременно холодной, расчётливой, как у всякого хорошего дельца. Вся моя жизнь до сего момента прошла в стенах Лилата – я родилась и выросла в Верхнем городе, провела тяжёлые, страшные годы ранней юности в Нижнем и благодаря упорству и труду Эвана смогла вернуться в Верхний. Вернуться молодой, красивой, уверенной в себе, не сломленной ударами судьбы, не истрёпанной Нижним городом, будто коврик собакой.
Была ли я счастлива здесь?
Была.
Когда-то давно, при жизни родителей.
А ныне я и сама не знаю в точности, чего хочу по-настоящему, что вновь сделало бы счастливой меня, не ждущей от судьбы подвоха, а от окружающего мира – предательства.
Мы перекусываем в одном из ночных ресторанчиков, а затем едем на канал, рассекающий Верхний город надвое. Байрон останавливает мобиль на просторной смотровой площадке, у самого края, подальше от другого транспорта, опускает верх, и мы просто сидим на заднем сиденье, встречаем рассвет. Наблюдаем, как светлеет небо, сбрасывая покров гаснущих городских огней, как поднимающееся солнце окутывает макушки деревьев парка на противоположном берегу слепящей белой каймой.
Это и странно, и удивительно. Мне казалось, волчица и дальше будет сходить с ума от близости обоих инкубов, изводить снедающим изнутри желанием, но нет, она успокоилась, словно убедившись в том, что мужчины здесь и никуда не денутся. Я не думаю о времени, о возвращении домой – едва ли Эвану понравится, что я отсутствовала всю ночь, пропадала невесть где в компании двоих инкубов. Знаю, что брат будет недоволен, что это эгоистично по отношению к нему, но пока мне всё равно. Фраки и жилеты давно сняты и брошены на переднее сиденье, да и я, сказать по чести, ещё в туалете ресторации тайком распустила слишком тугую шнуровку корсета. Я сижу между инкубами и не без некоторой растерянности отмечаю не только собственную спокойную реакцию на мужчин, но и факт, что ни один из них не пытается прикоснуться ко мне, обнять.
– Сегодня можно поехать в театр, – предлагает Байрон вдруг.