Волчица замирает, не вполне понимая, о чём говорит Клеон, и я тоже теряюсь, не улавливая окончательного вывода, проистекающего из его рассуждений.
– В этом отношении нам проще, у нас нет этой дурной человеческой ревности или обострённого инстинкта собственника, свойственного оборотням. Мы спокойно относимся к тому, что наша женщина спит с другими, главное, чтобы эти другие были её супругами и теми, кого мы знаем не хуже, чем себя, и кому мы доверяем. Ещё не коллективный разум, но уже довольно близко, – Клеон усмехается, бросает на меня косой взгляд. – Не догадалась, в чём, собственно, заключается неувязка?
– Нет…
– Ничего, история уже приближается к финалу. По нынешним временам мы не занимаем голову всякими любовными бреднями, что только к лучшему. Потому как по-прежнему образуем компанию закадычных друзей, если таковых удаётся найти, и держимся за неё, ибо друг вернее, надёжнее какой-то смазливой девицы, годящейся, по большому счёту, исключительно сама знаешь для чего. И как-то это совсем не по-дружески, тянуть за собой товарищей, если тебя угораздило увлечься очередными сиськами-попками. Впрочем, если только один, а девчонка не суккуба, то наверняка пронесёт… по крайней мере, я не слышал, чтобы из-за одного вся компания инкубов начинала увиваться за девицей, суккубой не являющейся. Хуже, если двое сразу… хотя и о таких случаях ничего неизвестно, ни достоверной информации, ни какой-либо другой… тогда оставшегося может зацепить, хочет он того или нет, нравится ему означенная девица или нет… а у меня уже нет сомнений, откуда взялась эта жажда весьма конкретного направления и все эти странные желания в отношении тебя… Да-да, Рианн, сработает та самая проклятая схема, заложенная нашими предками давным-давно и взращенная многими поколениями.
– Прости, я не понимаю, – бормочу я в растерянности, не уверенная, что хочу слышать то, что он может сказать.
Этого не может быть.
Этого не должно быть.
– Чего тут непонятного? – взгляд инкуба опускается на мою грудь, скользит по декольте, неглубокому, скромному, как положено у простого домашнего платья. – Байрон тебя трепетно любит, Арсенио на тебя надышаться не может, а я просто хочу тебя тра… отыметь во все места. Потому что у этой парочки остолопов, уколотых розой любви, к тебе, видишь ли, сильные чувства, но у меня-то их отродясь не водилось и посему мне остаётся только пресловутый инстинкт немедленного размножения с желанной самкой и неуёмная жажда энергии, в нашем случае твоей. Никакая другая меня теперь не удовлетворит и не насытит в полной мере.
– Я волчица, не суккуба, пусть бы и нечистокровная, – возражаю как можно спокойнее, тоном холодным, твёрдым.
– Я говорил, природа любит шутить. Или издеваться, – Клеон неспешно тянет ко мне руку, накрывает ладонью колено, начинает поглаживать через ткань платья и нижней юбки.
– И что же теперь, изнасилуешь меня? – я смотрю ему прямо в глаза, показывая, что не боюсь его.
– Зачем такие сложности? – ладонь неторопливо ползёт вверх по ноге, останавливается на бедре. – Мы уже выяснили опытным путём, что о насилии тут речи быть не может, ты хочешь не меньше моего. Твоя дикая часть почуяла подходящих самцов и ныне совсем не против спариться с ними, желательно как можно скорее, но у Арсенио и Байрона чувства, – губы инкуба кривит новая презрительная усмешка, будто для Клеона слово «чувства» в таком контексте не более чем грязное ругательство. – Трепетное к тебе отношение позволяет им держать себя в руках, их жажда не настолько сильна… а тебя контролируешь ты сама, исполненная человеческого рационализма часть. К тому же, как бы сильно мне ни хотелось оказаться первым, я прекрасно понимаю, каковы будут последствия, если я необдуманно полезу вперёд всех… поэтому пока я готов обойтись закуской.
Выходит, я закуска?
Не самая красивая, не самая желанная, но… голодному не до кулинарных изысков.
– Сколь полагаю, моё мнение тебя не волнует?