– Ну конечно, не у вас же деньги просил, – ворчит Арсенио, но Лизетта, похоже, не слышит его замечания. Или игнорирует.
– …но это вовсе не означало, что тебе дозволено абсолютно всё. И выбор твой… девица низкого рода, сомнительного происхождения… – Лизетты сглатывает с усилием, однако удерживается от взгляда в нашу с Байроном сторону, точно нас здесь нет, точно мы лишь призраки, не стоящие внимания серьёзных, образованных людей, не верящих в жизнь после смерти. – Не думай, будто я не догадываюсь, что ты… вы… вы творите там втроём…
Ничего, и обстоятельство это печалит волчицу. Да и мне самой оно нравится всё меньше и меньше.
– Доброго вечера, тётушка, – роняет Арсенио подчёркнуто спокойно, даже равнодушно и, потянув меня за собой, обходит Лизетту, огибает её плавно, словно хороший мобиль вовремя замеченное препятствие.
Байрон не отстаёт, и мы наконец покидаем зал, а там и особняк Мару. Инкубы отвозят меня домой, но всю дорогу до нашего квартала я не могу успокоиться, я в ужасе от сказанного Лизеттой, от негодования её, столь сильного, что она не дала себе труда скрыть его, что едва ли позволительно для истинной леди. Когда мобиль Арсенио останавливается перед нашим домом, я не выдерживаю, поворачиваюсь к спутникам так, чтобы можно было хотя бы поочерёдно посмотреть на каждого.
– Вам не кажется, что это уже чересчур?
– Что именно? – Арсенио глушит мотор, бросает взгляд поверх моего плеча на ограду дома.
– Если ты имеешь в виду реакцию леди Дэлгас, то ничего иного и ожидать не стоило, – замечает Байрон.
– И сколько это будет продолжаться? – не сдаюсь я. – Сначала выговоры и недвусмысленные намёки, затем оскорбления, потом что? Угрозы? Показное игнорирование и общественное презрение?
– Рианн, тебе достаточно сказать лишь слово.
– И что дальше?
– И мы сразу уедем.
– Рианн, ты же не хуже нас знаешь, как работает эта система, – добавляет Арсенио. – Всё, что не вписывается в общественные представления о морали, нормах и прочие личные мнения, выдаваемые за истину в последней инстанции, карается немедля и жёстко. И каждый из нас троих находится в положении… несколько зависимом от других, причём зависимом в не самом приятном смысле. Мы не могущественный клан ночных, которому никто и слова не посмеет сказать, сколько бы там его члены ни заводили жён, хоть трёх, хоть два десятка. Если мы хотим быть вместе, жить как хотим мы, а не как того требуют окружающие, не оглядываться, опасаясь косых взглядов или оскорблений, то нам придётся отсечь лишние связи и отбросить зависимость, понимаешь? Оставить в Лилате всё ненужное и уехать. Мы не будем здесь жить, да и зачем, если можно перебраться в место получше?
Я откидываюсь на спинку кресла, начиная догадываться, почему инкубы с таким упорством выходили со мной в свет, хотя, по сути, острой необходимости в том не было. Публичные свидания призваны не только закрепить за Арсенио статус моего поклонника, а то и жениха, но продемонстрировать мне, что нам троим в этом полисе, в этом обществе никогда не будут рады, что рано или поздно мы превратимся в отшельников, в презираемых всеми парий, которых не пригласят ни в один приличный дом.
– Я уже и родителям написал, благо что в Лайвелли отправить сообщение проще, чем в Эмираду, – продолжает Арсенио.
– А мне и писать-то некому, – отзывается Байрон. – Родственников нет, с работы ушёл, квартиру продал, остался только мобиль…
– И где ты сейчас живёшь? – я смотрю на Байрона через зеркало заднего вида, удивляясь, что инкуб не сказал о продаже квартиры.
Кажется, они и впрямь готовы сорваться по одному моему слову, покинуть Лилат хоть завтра.
– У меня на диване, – усмехается Арсенио.
– И моё утончённое чувство прекрасного ежедневно страдает из-за вечного бардака, который ты с маниакальным упорством разводишь вокруг себя.
– Тебя никто не просит изображать горничную.
– Извини, но я предпочитаю класть вещи туда, где смогу их найти в следующий раз, а не кидать куда придётся и после недоумевать, почему нет ни одной чистой фрачной сорочки, ведь ты точно забирал их накануне из прачечной…