– А… Клеон? – вмешиваюсь я осторожно в беззлобный спор.
– А Лео женится на своей леди ледышке и будет счастлив, – заявляет Арсенио беспечно. – Или не будет, тут уж как пойдёт.
Не будет. Отчего-то я знаю об этом наверняка. О чём он только думает, неужели не понимает, что ныне отношения его с любой женщиной обречены на провал?
Или нам обоим удобнее закрывать глаза на очевидные вещи, притворяться, будто проблем не существует?
– Завтра воскресенье, – напоминаю я в попытке отвлечься от мыслей о собственном тайном безумии. – Тесса будет весь день дома, с Эваном, – и Клеон вряд ли приедет, избавив меня от необходимости смотреть ему в глаза и спорить с волчицей. – Можно поехать в парк, найти какое-нибудь тихое укромное место и устроить пикник, где не будет никого, кроме нас.
Инкубы обмениваются заинтересованными взглядами через зеркало и кивают.
– Скажу Дороти, чтобы она приготовила напитки и закуски.
– Отличная мысль, – соглашается Арсенио и тянется ко мне, чтобы поцеловать на прощание в щёку. – И не думай о выпадах Лизетты. Тётушка много лает, но не кусает… а если вдруг ей взбредёт в голову идея отлучить нас от двора, то есть от светских кругов, то и вурдалак с ними, невелика потеря.
* * *
На поиски тихого укромного места, где нас и впрямь никто не побеспокоил бы, уходит несколько больше времени, нежели ожидалось, и даже мой нюх делу почти не помогает. Общественный парк остаётся общественным парком, а в выходной он и вовсе переполнен желающими насладиться неспешными прогулками по тенистым аллеям, свежим воздухом, яркой зеленью и близостью канала. Арсенио всю дорогу ворчит, что, мол, в Лайвелли нам не пришлось бы столько бродить в поисках относительного уединения, что на его родине вся округа за пределами жилых секторов была бы в нашем распоряжении. Наконец нам удаётся найти тихое местечко у самой воды, окружённое деревьями, в отдалении от центральной части набережной, аккуратной, распланированной не хуже частных владений. Мы устраиваемся на траве за невысоким кустарником, надёжно скрывающим нас от противоположного берега и чужих взглядов с маленьких лодок и небольших прогулочных кораблей, проплывающих по каналу. Расстилаем покрывало, раскладываем снедь и напитки, привезённые в большой корзине. Я смотрю на посеребрённую солнцем воду и поневоле вспоминаю Нижний город, часть канала, пересекающую его территорию, отделённую от половины Верхнего шлюзами. Там он совсем другой, уже, грязнее, с берегами, застроенными или кособокими многоэтажками, или чадящими отчаянно заводами. Где-то попадаются старые, сгнившие наполовину деревянные пристани, где-то поновее, оборудованные под погрузку и разгрузку товаров, по свинцово-серой воде медленно, лениво плывут баржи и тихо скользят немногочисленные частные корабли. Пахнет тухлой рыбой, застоявшейся водой и канализацией, на потемневших зеленоватых камнях набережной оседает всё утолщающийся и утолщающийся слой приносимого мусора и водорослей.
Глубоко вдыхаю воздух, свежий, далёкий от нечистот Нижнего города, моргаю, избавляясь от видения прежней жизни.
– О чём задумалась? – Байрон едва ощутимо касается моей руки, отвлекая от размышлений.
– О разном, – признаюсь.
Арсенио накидывается на стряпню Дороти так, словно не ел ничего пристойного уже целую вечность, в то время как Байрон остаётся верен себе, берёт понемногу, ест осторожно, деликатно. Даже пребывая в задумчивости, я ловлю время от времени его взгляд исподлобья, пристальный, изучающий. Привычка, вероятно, – быть наготове, следить за клиенткой, предугадывая её желания прежде, чем они будут высказаны вслух.
Волчица рычит недовольно – она не хотела думать о тех, других, что были до неё, и не суть важно, по личному выбору или по работе.
– Ты часто вспоминаешь о нём? – спрашиваю вдруг.
– О ком?
– О Нижнем городе.
Знаю, Байрон, в отличие от друга, там родился и вырос. И, подобно мне, не видел мира за пределами стен Лилата.
– Иногда, – Байрон нарочито равнодушно пожимает плечами. – Но стараюсь не увлекаться путешествиями по волнам памяти. Вредно для настоящего.
– Ты сказал вчера, что у тебя нет родственников.
– Нет.