– О, да ты телепат, – я не удерживаюсь от недовольной гримаски.
– Я наблюдательный. К тому же зачастую на светских мероприятиях нечем больше заняться, кроме как следить за окружающими… пытаться прочитать их, понять, о чём они думают, что скрывают под масками вежливой скуки…
Краем глаза я отмечаю, как Арсенио, закончивший с едой, передвигается ближе ко мне, рассматривает меня обманчиво-ленивым взором.
– И что же скрывала я? – спрашиваю я требовательно.
– Тоску волчицы по свободе, по жизни на воле, по миру, что ведом ей лишь с чужих слов, – Байрон вновь протягивает руку, на сей раз касается моих волос, поправляет тёмные пряди, словно невзначай убирая локоны с плеча. – Непонимание, почему ты находишься там, где ты есть. Привычку, которую ты и хочешь отринуть, и не можешь.
Арсенио оказывается так близко, что его колени придавливают мои юбки к покрывалу, фиксируя на месте, вынуждая меня замереть между обоими инкубами. Пальцы Байрона скользят по открытой платьем части плеча, по шее, по лицу. Волчица радуется – ещё бы ей не быть в восторге от того, что вот-вот случится, – я же выжидаю, не зная, как следует реагировать на происходящее.
Правильно ли отвечать Арсенио и Байрону, умалчивая при том о Клеоне?
Пальцы задерживаются на подбородке, обводят контур нижней губы. Я не отстраняюсь, да мне и некуда почти, и всё же вздрагиваю. Не от поцелуя Байрона, несколько более настойчивого, чем я ожидала, но от ощущения второго поцелуя в плечо.
Странно.
И непривычно.
Не потому, что мне есть с чем сравнить, но скорее от осознания, что обычно бывает не так. Что должно быть не так. Мне ведь рассказывали, я слышала, читала и знаю, что всё… почти всё не так.
А как? Где и кем записано, как должно быть, а как не должно? Я взрослая молодая женщина, способная решать за себя, имеющая право выбирать самой, чьё внимание принимать, а кому вежливо, но непреклонно отказать. И оба инкуба пришлись мне по сердцу куда больше, чем я могла предположить.
Чем смела надеяться.
Губы Арсенио касаются то плеча, то шеи, ладонь путешествует неспешно по телу, закованному в тиски выходного платья. Задерживается на груди, затем опускается ниже. Путается в складках широкой юбки, и я ощущаю недовольство, раздражение Арсенио досадной этой преградой. Инкуб отодвигается, освобождает подол. Сама я теряюсь в происходящем, в собственных эмоциях, неистово бурлящих внутри, рвущихся на волю. Кажется, чем дальше, тем меньше я принадлежу себе, я таю в мужских руках и не возражаю, когда Байрон отстраняется чуть, разворачивает меня спиной к себе. Теперь Арсенио целует меня в губы – куда нетерпеливее, более жадно, нежели Байрон, – а Байрон в плечо, и я ловлю мимолётную мысль, что, пожалуй, никогда бы не перепутала их даже с закрытыми глазами и не только благодаря нюху.
Всё же они разные.
Тем лучше.
Платье сползает с плеч, впрочем, оно всё равно сидит слишком плотно, чтобы его можно было вот так запросто снять, не расстегнув предварительно пуговицы на спине. Арсенио наконец тоже отстраняется, пристально смотрит на меня потемневшим, тяжёлым взором и, подхватив осторожно край юбок, тянет их, открывая ноги до колен. Касается кончиками пальцев щиколоток, гладит каждую по очереди, затем медленно проводит вверх по затянутой в чулок ноге, и я спохватываюсь вдруг.
– Что ты… вы… – я пытаюсь вывернуться из объятий, однако Байрон удерживает меня на месте, прижимает мои руки к бокам. Новый лёгкий поцелуй в шею вызывает дрожь, поднимает волну знакомого жара.
– Ну что такое, Рианн? – лицо Арсенио по-прежнему близко к моему, голос едва слышен. – Тебе же нравится, я это чувствую… мы оба чувствуем.
– Дело не в этом, – я напрягаю слух и нюх, пробую вынырнуть из блаженного полузабытья, в которое погружают ласки мужчин рядом, и сосредоточиться на происходящем за пределами тесного нашего кружка.
Ладонь Арсенио исчезает под ворохом юбок, лежащих пышным кольцом вокруг талии, добирается до кожи выше края чулка. Рисует неведомые узоры на бедре и проникает под бельё – смешно сказать, но из-за визитов Клеона я стала отдавать предпочтение совсем уж минималистским моделям, более подходящим девушкам из Эмирады, нежели добропорядочным леди Лилата. В конце концов, под платьем не видно, какое бельё на мне надето, да и есть ли оно вообще, и я же не собираюсь раздеваться перед кем-то.