Выбрать главу

Кроме инкубов, разве что.

Я вздрагиваю вновь, прикусываю нижнюю губу – нынче я уже слишком хорошо знаю, что последует затем. Одна лишь мысль кружит голову, туманит сознание обещанием скорого наслаждения и даже больше. Волчица твёрдо уверена, что теперь будет лучше, много лучше, нежели та возня в мобиле, торопливая, почти унизительная.

– В чём же тогда? – Байрон всё-таки расстёгивает несколько верхних пуговиц, скользит пальцем вдоль позвоночника и движение это в сочетании с откровенным прикосновением Арсенио заставляет шумно, рвано выдохнуть.

– Нас могут увидеть и…

– Да и вурдалак с ними, – Арсенио улыбается беззаботно, снова целует, заглушая возможные мои возражения.

Сосредоточиться на чём-либо ещё не получается, меня хватает только на то, чтобы понять, что поблизости точно никого пока нет, никто не подсматривает из-за кустов, не прислушивается к характерному неровному нашему дыханию. Едва Арсенио прерывает поцелуй, как я прижимаюсь к груди Байрона, откидываю голову на его плечо. Ощущаю его ладонь под лифом, накрывшую полушарие, – надевать корсет на пикник в неформальной обстановке я не стала. Ловлю ртом воздух, стараясь сдерживать стоны – как бы хорошо мне ни было, как бы сильно я ни погрузилась в пьянящий этот водоворот, но я не желаю привлекать внимание случайных прохожих. Нетерпеливо подаюсь бёдрами навстречу, когда Арсенио, явно поддразнивая, с лёгкой усмешкой отводит руку, возвращаясь к нарочито неспешному рисованию узоров на коже. Теряюсь вновь и вновь, готовая начать биться в мужских объятия и просить не останавливаться. Постепенно мир отступает, делает шаг в сторону, словно в фигуре танца, оставив нас только втроём, и стон всё же срывается, будто сам собой, когда наслаждение окатывает волной, накрывает, оглушает и ослепляет на мгновение. Байрон поворачивает моё лицо к себе, целует, пока тело невольно выгибается от удовольствия, и впрямь куда более сильного, яркого, чем то, что испытывало совсем недавно.

Наконец Байрон отстраняется, не размыкая, впрочем, объятий, позволяет мне отдышаться. Арсенио продолжает гладить мои ноги под юбками, улыбаясь при том так самодовольно, будто всё, что произошло только что, исключительно его заслуга. Несколько минут я сижу неподвижно, прислушиваясь отстранённо к пению птиц, лёгкому шелесту листвы, рокоту проплывающего неспешно корабля, и лишь затем предпринимаю попытку высвободиться из мужских рук. Инкубы не торопятся отпускать меня, особенно Арсенио, чьи пальцы нет-нет да норовят подняться выше края чулок, поддеть их, начиная стягивать.

– Вы совсем с ума сошли, – бормочу, отталкивая руки Арсенио.

– Зато ты смогла по достоинству оценить… то, что ждёт тебя впереди. И это только начало, Рианн… так сказать, аперитив к основному блюду.

Я в смущении отвожу взгляд, чувствуя укол совести из-за Клеона. Понимаю, сравнивать прелюдию и секс с едой в порядке вещей для инкубов, энергетическое насыщение для них столь же важно, как и физическое, однако не могу отделаться от ощущения намёка в словах Арсенио, от неявного указания на мою вину. Волчица недовольна моими угрызениями, ей слишком хорошо сейчас, чтобы отвлекаться на человеческую привычку много, напряжённо размышлять, она хочет без раздражающих переживаний насладиться моментом.

Арсенио с откровенной неохотой убирает руки, Байрон поправляет и застёгивает платье. Наклоняется к самой моей шее, задевает чуть влажную кожу кончиком носа, дыхание инкуба тревожит завитки волос возле лица.

– Ты о чём-то беспокоишься.

С трудом сдерживаюсь, дабы не вздрогнуть, вспоминаю запоздало о способности инкубов к эмпатии в отношении партнёрш.

– Конечно, беспокоюсь. Не привыкла я к… подобному.

– Значит, привыкнешь, – Арсенио расправляет верхнюю юбку, прикрывая мне ноги.

– Не уверена…

– К хорошему быстро привыкают и люди, и нелюди, уж поверь.

Верю, да только не в этом проблема.

– Клянёмся, что в ближайшее время не будем повторять такого… по крайней мере, в общественных местах, – заверяет Байрон серьёзно. Я остаюсь в его объятиях, прислонившись спиной к его груди и откинув голову на его плечо, чувствуя себя почти умиротворённой, примирившейся с собственной жизнью.