И единственная моя попытка соблазнить его под влиянием полнолуния, когда я вообразила вдруг, что так будет лучше для всех, я ведь видела, как он смотрел на меня, знала, что чувствовал, и мне, сказать по чести, нравилось молчаливое его, застенчивое обожание. Нравилось, что он не лез ко мне, не распускал руки, не говорил пошлостей, полагая, будто меня должны возбуждать подобные сальности.
Ужасная, неловкая попытка, закончившаяся его твёрдым отказом и моим безграничным стыдом. После я решила, что никогда, ни под каким видом не должна поддаваться инстинктам, не должна давать себе воли, по крайней мере, пока не взойду на брачное ложе. Мужчины-оборотни могут делать что пожелают, но у нас, женщин-оборотней, такой свободы нет.
Смешно ныне сравнивать то, что было тогда, с произошедшим накануне. Арсенио и Байрон инкубы и они старше, опытнее, чем был Финис в те годы…
Щёки заливает краска при мысли, как далеко инкубы могли бы зайти, позволь я подобное, и именно в этот момент по обыкновению смущённая Дороти шёпотом, точно опасаясь, что Эван услышит её, сообщает о приезде Клеона.
Спокойствие рушится в одно мгновение, будто и не было его.
В первую минуту я даже не могу сообразить, что ему, гостю незваному, нужно, чувствую лишь, как умиротворение, скоротечное, как всё хорошее в моей жизни, покидает меня, словно последнее летнее тепло, уступающее промозглой сырости межсезонья. Затем вспоминаю и, велев Дороти держать язык за зубами, выхожу из дома.
Мобиль и хозяин его ждут на прежнем месте, точно и не уезжали никуда. Клеон через незатемнённое лобовое стекло наблюдает за моим приближением, тянется, открывая дверь переднего пассажирского места. Я сажусь, демонстративно громко хлопаю дверцей, поворачиваюсь к инкубу, гляжу на него требовательно – пусть не думает, будто сегодня всё снова пойдёт по известному сценарию.
– Слышал, вы дивно повеселились на музыкальном вечере у леди Мару, – произносит Клеон, явно и сам не торопясь переходить к обычным своим действиям.
– Не думала, что тебе интересны салонные сплетни, – роняю я. – К тому же никто из нас не сказал и не сделал ничего дурного или скандального тем вечером.
– Ты не поверишь, но Валентина любит пересказывать последние светские новости с энтузиазмом не меньшим, нежели прочие охочие до грязных подробностей кумушки. На людях-то она ничего такого себе не позволяет, зато когда мы наедине…
Волчица скалится недовольно, не желая ничего слышать о других женщинах выбранных ею мужчин, да и я сама возмущена подобными деталями чужой личной жизни.
– Избавь меня от подробностей, – огрызаюсь я и отворачиваюсь к затемнённому окну.
Клеон молчит с минуту, пристально меня рассматривая – я чувствую пытливый, ищущий взгляд его, – и вдруг усмехается.
– Ревнуешь?
Ещё чего не хватало!
– Нет, конечно, – возражаю как можно спокойнее. – Глупость какая…
– Ревность, по-твоему, глупость?
– Зависит от ситуации и сторон, в ней замешанных. Но это твоё предположение смешно по сути своей…
– Рианн, – Клеон неожиданно хватает меня в охапку, прижимает к себе, я оказываюсь на его груди, близко-близко вижу его лицо, вижу, как непонятное радостное выражение постепенно сменяется серьёзным. – Валентина в этом плане строже отшельника, давшего обет безбрачия, – до свадьбы ни-ни… но дело даже не в том, что мы не спим и вряд ли уже будем спать вместе… а в том, что Лизетта открыто извинялась перед леди Мортимер за своего невоспитанного племянника… да и вообще после пикника повадилась плакаться всем, кому можно и кто готов слушать, какой Арсенио неблагодарный и как недостойно повёл себя в отношении принявшей его семьи.
– Ты рассказал об этом Арсенио?
Сам Арсенио уверял, что леди Дэлгас только лает, но не кусает, однако и безобидное на первый взгляд собачье тявканье может принести больше бед, чем кажется.
Лай собаки может привлечь пастуха. Или, того хуже, охотника.
– Нет.