- Юная душа всегда ищет в жизни нечто истинное, настоящее, то есть непреходящее, для формирования своей структуры ей, видимо, требуется именно такой витамин...
К тому же, детское восприятие - это восприятие поэтов, иногда ребенок одним озарением интуиции схватывает самую сущность, чтобы потом свое открытие сохранить надолго, надежно...
- Нечто подобное, видимо, произошло и в данном случае...
Иногда и сейчас хочется представить, как он одиноко жил в степи. Все ветры - его. Гудут, разойдясь, зимними ночами. Л зато летом! Над степью вызвездило, так там просторно в небе. Звезды, как пчелы, всюду приклеились к небесным цветам. Выйдет Роман и смотрит. Загадка всех загадок - там, вверху...
- Конечно,- говорю,- Роман-степняк был человек незаурядный. натура из тех, кто в созидании, постоянном, ежедневном, находил смысл своего существования на зем^ле. Для нас он человек, который жил в ладу со своей совестью, мы это угадывали интуитивно, а человек, не конфликтующий с совестью, это же...- я подыскиваю нужное слово.
- Это человек, а не бутафория,- рассмеявшись, говорит неожиданно Лида, без усилий опережая меня, тугодума.
Девчонка и дальше внимательно следит за нашими рассуждениями, в центре которых снова оказывается Роман-степняк, чье умение трудиться воодушевленно, с упоением было, возможно, одним из самых поразительных открытий, посетивших пас тогда, на заре постижения мира.
- Не знаю, как для тебя,- обращаюсь к Заболотному,- а для меня он всегда был личностью, близкой к совершенству, как теперь говорится гармонической...
- Хотя,- опять оживляется Лида,- вряд ли много было гармоний и в тон вашей степной античности...
- А ведь она права! - восклицает Заболотный.- Со^гласись, тот улыбчивый чародей, который в пчелиной кольчуге пред нами блистал, это еще не весь был Роман.
Очарованные его добротой да его удивительными деяния^ми, мы воспринимали его, понятное дело, с изрядной дозой фантастики. К примеру, нам казалось, что он никогда не спал. И что был всемогущ, поскольку понимал не доступный нам язык пчел и дерево своей волею принуждал родить так, как он хочет. И, естественно, вполне вероятными были для нас эти ночные его, любовные перелеты в Козельск и обратно, ведь известно, что не существует никаких преград для человека влюбленного... Околдованные Романовой сверхсилой, неопровержимым чародейством веселого нашего мага и характерника, еще не всегда могли мы проникнуть в область иных страстей в черноту будней этого человека, во все тяготы его неусыпного труда, в потаенные горести и даже драмы, а они были же...
- И еще какие!,,
- Можно теперь только догадываться, как он должен был страдать, скажем, что так несчастливо сложилась жизнь его дочки, этой ослепительной Винниковны, залитой степным солнцем... Нам она тогда тоже открывалась не столько в своем горе, тщательно скрываемом несчастье, чаще представала в ином, в чарах поразительной, особенно для детей, красоты, в трепетном мерцании той несравненной улыбки, на которой, напорное, остановил бы внимание и сам Леонардо...
IX
- Объясните мне: что такое паслен? - спрашивает спустя время Лида.
Нам даже весело становится: что это ее вдруг заинтересовало за здорово живешь?
- Так вы же сами говорили: пасленовы дети.
о1апит тдгит,- отвечает Заболотный,- так полатыни его величают, наш паслен. В своих заслугах перед человечеством растение это весьма скромное, а вот детвору терновщанскую не раз выручало.
Лида, однако, просит объяснить подробнее... Кто бы мог подумать, что через такие временные расстояния да еще на каких дорогах, об этом паслене зайдет речь!.. Никто его у пас но сеял, не сажал, а как только к весне так он уже и пробивается из земли. Кому-то он может показаться растением и вовсе никчемным - сорняк и только, а для нас, тогдашних, это был нешуточный дар, первое лакомство терновщанского лета. И нигде он, помнится, лучше нс родил, как в глинищах на стороне Заболотных да в занесенных илом балках, где хоть и занято все было под коноплей, однако и паслен повсюду около нее ютился. Цветы его похожи на картофельные, а когда дозреет, на нем увидите синенькие, до черноты, ягодки, как дикие виноградины,- кроме нас, еще и птички их любят клевать. На вкус плоды паслена сладкие, даже приторные; конечно, это не кокосовый орех, не финик или банан, и все-таки лучше, чем ничего... Но почему вот так: когда и откуда в Европе появился картофель, какими путями прикочевал он к нам, это достоверно известно, а вот откуда взялся паслен на ТерновЩине и вообще как давно растет он на планете,- ни в одном справочнике этого не найдешь... Заболотный шутит, что, очевидно, и в садах эдема паслен уже был, имел свое место среди первых, еще райских бурьянов... И не оттуда ли птицы известным способом перенесли его в нашу Терновщину, в соловьиные наши балки?
Палки - это наша колыбель. Для постороннего - что они? Лопухи, паслены, конопли, да еще колдобины-котловины, теплые моря наши, с головастиками и всякой плавающей мелюзгой,- воды эти держатся после весеннего разлива до самой летней жары, а потом и дождями еще пополняются, чтобы было где детворе берложиться... Убогий мир! Но это на чей взгляд. Если же говорить о нас с Заболотным, то куда бы ни бросала жизнь его ли, меня ли, какие бы чудеса ни представали взору, а, кажется, нигде не сыскать мест красивее нашей балки Левадной с се пышными вербами, с густым знойным духом конопли да ясными заездами летней ночью в тех колдобинах... Навеки, видно, ко всему этому мы прикипели душою. А кроме Левадной, еще ведь и балки Чсрнсчая да Яворовая, которые, невесть где зарождаясь, сходятся именно в нашей Терновщино, в ее вербовом раю. Не случайно эти балки и соловьям так полюбились: едва весна, едва вербы распустились, так уже в них и защелкало... Откуда-то из Африки, а может, даже с Цейлона, осилив безмерные расстояния, летят серенькие певцы небесными путями к нашей Терновщине, чтобы в логах, в вербах у глинищ на все лето найти себе пристанище и вывести потомство. Прилетают соловьи не все сразу, ранней весной, где-нибудь под вечер, слышим, пробуют в зарослях голоса лишь отдельные солисты. Это он прилетел, хозяин, а ее еще нет, она появится позже. Как истинный рыцарь и глава семейства, он осмотрит свои владения балку, вербы и, убедившись, что все на месте, построит гнездо, спрятав его среди ветвей так, чтобы никакой коршун не обнаружил, а потом уже изволит прибыть и она, пани соловьиха или молоденькая невеста соловья.
Верба с роскошной кроной это их планета! Там властвуют их песни и любовь.. Вначале доносится оттуда голосок будто нерешительн и, щелкнет новичок несколько раз и прислушивается: а ну, как же получается? Потом чирикнет, словно горло прочищает... Затем сразу зальется вольно, голосисто, а воздух чист, а вечера все теплее - отчего ж не петь? И вот уже нет нашей Терновщине сна вся балка полнится, неистовствует соловьями! Отовсюду отозвались, на все лады состязаются - кто кого превзойдет... Вот когда будет щебета, щелканья, свиста! Впрямь, "смеются-плачут соловьи"... Ночные поэты терновщанских левад и балок, как самозабвенно будут они отдаваться своему творчеству! Захмелеет ночь от соловьиной страсти, захмелеет все, не ведая сна, сладостно замрет не одна девичья да парубоцкая душа!. Уже и будучи студентами, мы не однажды вспомним в далеком городе наши терновщанские левады, полные соловьиного щебета и девичьей печали. К концу весны вторым заходом, как говорится, вторым туром пойдут вечерние концерты: это соловьиная чета будет обучать пению уже своих малышей, наставляя, как виртуозно брать коленца, брать наивысшие "соль"! Ведь соловьятам тоже нужно учиться этому искусству, само ничто не дается...
Заболотяые живут как раз в гущине этого соловьиного царства, подворье их напротив пас - через балку перекликаться можно. Из-за древних верб проглядывает под горой их белая старосветская хатка с маленькими окнами, крытая соломой. Серебристые косы вербовых веток низко нависают над жилищем, окутывают ее, и даже в самые длинные страдные дни в хоромах Заболотных царит прохлада, лохматые тени стоят по углам, а глиняный пол устлан рогозом и другими травами. В семье, кроме наименьшей Ялосоветки, все парни да парни, один к одному при своем молчаливом вдовствующем отце. Но хотя он с виду как туча, усы торчком, суровый взгляд может даже отпугнуть незнакомца, а между тем никого из детей Заболотный пальцем не тронул, кажется, и голос не повысил ни на одного с тех пор, как они остались без матери,- тиф унес ее незадолго перед приходом Заболотного изпод Перекопа, эпидемия тогда выкосила многих терновщан.