Истинное чувство хотя и ни с кем не считается, однако и нс оскорбляет никого, скорее, оно вызывает симпатию, заинтересовывает вас и влечет, как все прекрасное, что встречается, к сожалению, в жизни не так и часто. Не потому ли и эта пара немолодых уже людей стала объектом - вовсе не иронической, вовсе не циничной - заинтересованности целой ватаги французских студентов, ультрамодных девушек и парней, которые, увешанные сумками, пестрые, клетчатые, лохматые, в полосатых и красных брюках, окутанные сигаретным дымом, с гитарой (одной на всех), улетают этим же рейсом на Париж. Юной компании понятно, что перед ними дипломатическая пара, очевидно, из совьетамбасады, но ничего медвежьего в них, в манерах даже есть привлекательность, своеобразный шарм... Он высокий, элегантно одетый, с искрами седины на висках, со взглядом веселым, доброжелательным, открытым. Опирается па трость, выхаживается, вероятно, после какой-то травмы. Мадам его невысокого роста, держится скромно, но с достоинством, она хороша собой, только лицо что-то бледное, видно, замучили токийские смоги. Когда она легким прикосновением поправляет мужу на груди галстук или какую-то там застежку, глядя на него нежно, как перед разлукой, в ней появляется нечто молодое, девичье, видно, еще не испепелилась душа в этой женщине, еще не ощущает на себе груза лет ее стройненькая, ладная фигурка в дорожном плаще, с аккуратной, слегка приподнятой па голове - на японский манер - прической. Нет в пей претензии, как это иногда бывает у жен дипломатов, есть сдержанное, врожденное достоинство; в особенности я"' глаза у этой Заболотной-сан: когда, волнуясь, посмотрит вверх, на мужа, они излучают сияние, становятся небесносиними, прямо-таки роскошными!.. Все это не ускользает от внимания французских девушек и парней, и японцы с японками тоже умеют такое оценить, некоторые из пассажиров переговариваются между собой по этому поводу вовсе без иронии: смотрите, какие глаза у этой женщины!..
Удивительно красивая пара... Чем не символ согласия и счастья! Но почему это нас удивляет? - опомнятся потом студенты. Почему эта сценка человеческого тепла, супружеской любви и согласия, почему она для нас становится диковинной? Действительно, почему? Не слишком ли много появляется в жизни диссонансов, если даже и такие, в сущности, обычные проявления человеческих чувств начинают нас удивлять?
Незадолго до отлета Заболотным довелось выдержать, видно, для них неминуемый эмоциональный шквал: целой оравой надетсли посольские, главным образом женщины, с цветами, с бурным галдежом проводов.
- Шампанского! Лишить их выездных виз! Заболотный, Соню мы не отпустим, как себе хотите!
- Гейшу пусть отсюда берет, а Соня остается - ну, как мы будем без нее?! Кто наших амбасадских отпрысков будет нянчить?
И еще какой-то тщедушный землячок все вертелся вокруг Заболотных, стараясь развлечь пх своими писклявыми остротами:
- Увидите ваших - кланяйтесь нашим!
Но это почему-то никого не смешило. Остряку оставалось довольствоваться кислой миной.
Возникла необходимость в некоторых формальностях, тех, которые пока еще преследуют пассажиров по всем таможням мира, однако женщины и на это откликнулись по-своему:
- Какие могут быть формальности для Заболотного!
- Он на этом Ханеда - как дома!
- Всюду сеет международное приятельство. У него и здесь кругом свои!
- А где у него но свои! На Новой Зеландии до сих пор стоит вспомнить мистера Заболотного, сразу улыбка: о, это тот ас?! Такой веселый джентльмен! Так гоняет! Два "мерседеса" разбил! Совьет казак!..
Шутливые рснлики вряд ли долетают до Заболотного, который в это время стоит поодаль с двумя служащими аэропорта, ведет с ними, видимо, деловые какие-то переговоры, и когда наблюдаешь за ним в этот момент, невольно улыбнешься: вот это стиль! Дело, может, пустяковое, но какая школа, достоинство, какое искусство ведения перетрактаций! Утонченная японская сверхвежливость и дружелюбная мудрая манера терновщанских сватов, которым ведено во что бы то ни стало добыть "куницу" - вот где они породнились! Вот где во всем блеске дано проявить себя взаимной вежливости и сверхвежливости, деликатности и сверхделикатности, до чего же уместны здесь и эта принятая обеими сторонами условность, которая их несколько даже веселит, вместе с тем налицо тут и вполне серьезные взаимные уважение и доверие,- все то, что не так часто, к сожалению, видишь в отношениях между современными людьми. Создавалось впечатление, что для служащих аэропорта нет сейчас большей приятности, как сделать на прощание хотя бы маленькую услугу этому симпатичному Заболотному-сан, они будут просто счастливы чем-то оказать ему содействие, избавить эту чету от мелочных, докучливых формальностей, и, учтите, все это мы делаем только для вас, Заболотный-сан, в виде исключения, в благодарность за то, что вы со своей стороны всегда были к нам дружелюбны чисто по-человечески, не жалели внимания, то есть перед нами тот, кто владеет истинным даром контактности. Даже чудно мне было там на Заболотного смотреть: где он этому научился, редкостному этому умению так легко и естественно сходиться с людьми?
Замечаю, как один из коллег Заболотпого, понурый, с характером нелюдимым, поглядывает на него с еле скрываемой завистью, ему самому, похоже, ни за что не удалось бы так легко поладить с чиновниками и - ко взаимному удовольствию - без волокиты разрешить какое-то там, должно быть, п впрямь формальное дело... Годами изучаешь дипломатические премудрости всех времен, овладеваешь сразу несколькими языками, а где научиться языку вот такому - единственному, наиглавнейшему - собственно, общечеловеческому: приветливый взгляд, улыбка вежливости, поклон уважения, дружеское прикосновение к плечу - и уже Заболотный, свободный от хлопот, возвращается к своим.
- Все в порядке?
- На высшем уровне.
Табло сообщает, что нам скоро выходить на посадку, но вот показывается еще одна стайка провожающих - приветливые яноночки в кимоно мелкой трусцой приближаются к нам со своими терпеливыми япончатами, которые то у одной, то у другой выглядывают из-за спины, из своих пеленочных кокопов. Малыши зорко и пристально, почти со взрослой серьезностью взирают па пас, а матери их так мило всплескивают руками, расцветая в беспредельно любезных улыбках:
- Соня-сан! Соня-сан!
Вот, оказывается, на чьи проводы они торопились...
Постукивают сандалии-дзори, женские руки с ходу складываются перед Заболотной в приветствии, японки - и постарше, и молодые - склоняются низко в своем традиционном пластическом поклоне, и уже Заболотпая сияет глазами им навстречу, она, вероятно, не надеялась увидеть этих людей среди провожающих, и тем больше утешена и обрадована, что они не забыли ге, пришли. Соня-сан!
Соня-сан... вакцина... беби... полиомиелит... Около нас не смолкает этот тонкоголосый щебет японок, и только позже, уже в самолете, мне удается выяснить наконец в чем дело.
Какое-то время тому назад па одном ия собраний Общества японо-советской дружбы Заболотную обступили женщиныматери, одна держала на виду ребенка, скрученного полиомиелитом, другие тоже протискивались к Заболотной с больными детьми: возбужденно выражая свои чувства, японки обратились к озадаченной Соне с просьбой помочь им любой ценой достать вакцину от этого недуга,- откудато им стало известно, что такую вакцину сейчас открыли в Советском Союзе, медицина ее как раз испытывает, лекарство как будто дает эффект. И вот они решили, что Соня-сан именно тот человек, который им окажет содействие... Заболотный, который обо всем этом оживленно рассказывал мне в самолете, не без гордости отметил, что действительно Соня тогда превзошла себя! Даже и для него было неожиданностью, какие запасы упорства жена таила в себе, какую силу воли, настойчивости вдруг проявила кроткая его Соня, когда во время отпуска взялась доставать труднодоступное лекарство. Одной ей известно, сколько порогов она пообивала, со сколькими влиятельными лицами были у нее эмоциональные, иногда и слезами орошенные встречи, до тех пор пока вакцину все-таки выбила, хоть и весь отпуск ухнула на это. А как привезли вакцину, да оказалось, что лекарство и вправду помогло там кому-то из детой, то понятно, кем стала Заболотная для тех японских женщин, при каждом случае теперь выказывали они ей свою материнскую благодарность... Даже телевидение об этом случае рассказало, и жена дипломата, нисколько того не ожидая, стала вдруг популярной, так что ее уже на улицах узнавали: вот это она пошла, Соня-сан! Заболотная смущалась: ну что особенного? Пусть там помогла чьему-то горю, поблагодарили, так чего же еще? Тем более что упомянутая вакцина вскоре и здесь перестала быть проблемой... Соня поэтому совершенно искренне считала, что все это преувеличено, а мне думалось: какое же преувеличение, если японские женщины в как будто рядовом поступке, а увидели нечто не рядовое, почувствовали, может, что дело даже не так в той вакцине, как в запасах доброты, которые, порою малозаметно, безэффектно таятся в залежах чьей-нибудь души... Они, японки, были уверены, что и наш Заболотный в этом смысле вполне достоин Сони-сан, считалось, кстати, что он кровная родня тому знаменитому микробиологу Заболотному, который в свое время в Индии спасал людей от чумы и холеры и в интересах науки на себе испытал действие возбудителей этих болезней, сделал себе в Бомбее прививку чумы, о чем тогда много писали мировая и, в частности, японская пресса.