Слегка смутившись, Заболотная улыбнулась краешком губ в ответ па эту дружескую бестактность, но не обиделась.
- А вы у него спросите,- ответила почти ласково своим чистым, серебристым голосом, который здешние друзья Заболотного часто называют певучим.- Спросите, я разрешаю.
- Во-первых, Соня его землячка,- вмешался Дударевич с пояснениями, полагая, очевидно, что именно ему следует внести ясность в этот деликатный вопрос,- а Заболотный к таким вещам чувствителен... Кроме того, Софья Ивановна красиво поет, особенно свои степные песни - в ней гибнет талант! А главное, в свое время она нашему асу после одного из его падении буквально жизнь спасла, понимаешь?
- Чересчур сильно сказано,- нахмурилась Заболотная.- Люди наши его спасли. А прежде всего дети...
- Героическая личность - это вы,- Дударевич не жалел лести.- Больше всех вы рисковали собой!
- Кто тогда не рисковал?.. Всем доставалось.
- Пусть всем, но ведь ваша жизнь, Соня, постоянно находилась под страхом смерти,- взволнованно сказала Тамара.- Разве но благодаря вам наш "летающий барс" со временем смог возвратиться в полк, чтобы снова ринуться в небо? Нет, Соня, не преуменьшайте своей роли! Я хорошо помню ваш рассказ - эту картину в духе сюрреалистов:
безбрежные снега, нигде не души, белая застылость без края, и лишь три темные фигурки, три женщины куда-то тянут, согнувшись, санки с летчиком, и вы, Соня, среди них, среди его спасительниц... Можно ли было предположить тогда, что судьба свяжет вас с Заболотным навсегда?
- Все это слишком личное,- сказала Соня, невольно привлекая к себе Лиду, которая, как всегда, льнула к ней.
- Кажется, милая, мы позволяем себе чрезмерное любопытство,укоризненно сказал жене Дударович.- За что Заболотпый любит Соню, за что Соня любит Заболотного, кому какое дело?
- Ну, а если мне интересно,- возразила Тамара капризно.- Допустим на минутку, Соня, что и я неравнодушна к вашему Заболотному, а?
- Это я знаю давно.
- Ах, Соня, Соня! Знайте также и то, что чувство мое безответно. Да, да, безответно. И Дударевич мой знает, тайно ревнуя... Но я ведь и не скрываю! Может, и грешно, но разве я виновата, что мне небезразличны люди именно такого склада... Эта его по-летчицки безоглядная готовность жертвовать собой во имя друзей и этот юношеский задор, странным образом сохранившийся в душе пусть и убеленного сединой дипломата, его, я бы сказала, соколиность, откуда ато? И почему многим другим этого но дано?
- Петь хвалу Заболотному ты способна без конца, вся ООН знает твой репертуар,- заметил Дударевич небрежно.- Однако не думай, что и остальное человечество умирает от восторга, когда речь заходит о нашем друге. Так ли уж он безупречен? Мало ли на его счету разных, так сказать, эмоциональных глупостей?
- Что вы имеете в виду? - насторожилась Заболотпая.
- Ну, скажем, хотя бы та отнюдь не дипломатическая пощечина, которую он дал на официальном банкете какому-то типу, пусть даже и заслуженно... Стоило ли связываться с ничтожеством? Или вспомните известный фронтовой случай, когда он, подговорив товарища, махнул с ним па "кукурузнике" в только что освобожденную Терновщину, с форсом совершил там виртуозную посадку чуть ли не па крыше отцовской хаты и, по всей вероятности, на радостях даже чарку опрокинул, поднесенную земляками: как же, сокол прилетел!.. А на похмелье - гауптвахта, масса неприятностей ему, его другу и старшему командиру, как и положено... И это в то время, когда сама судьба ему улыбалась. Когда он - верняком - на Героя шел! Наградная реляция была ведь уже готова! Такой шанс потерять лишь ради того, чтобы на "кукурузнике" покружить над своими несравненными глинищами, удаль свою молодецкую показать - ничего себе соколиность. И вы хотите, чтобы это вызывало у меня восторг? А по-моему, такие проделки, эдакая разухабистость именно из ряда эмоциональных глупостей, и свидетельствуют они, скорее всего, о неумении взвешивать обстоятельства, о мальчишестве, которое увы! - стало, пожалуй, слишком уж затяжным... Не о том ли говорит, кстати, и его вчерашняя поездка, странный этот вояж к Мадонне, который, как и следовало ожидать, окончился ничем...
- Почему ничем? - строго взглянула на Дударевича дочка.- Ты бы, отец, не спешил. Лучше взвешивал бы свои слова.
- О, н и забыл! Тут ведь еще одна защитница,- улыбнувшись, сразу смягчился отец.- Маленькая наша богиня совести - в таком вы, кажется, ранге?
- Совсем не смешно,- отрезала Лида.
Дуда реви ч внимательно посмотрел на нее, извинился, потом со скептическим смешком обратился ко всем нам:
- Конечно, готовность к самопожертвованию, голос совести, диктат духа вещи звонкие, по в наше время, уверяю вас, это уже не звучит...
- А что звучит? - так и набросилась на него Тамара.-Жить сегодняшним днем? Рваться вверх по ступеням? Ждать и ждать с вожделением высшего ранга, будто в этом все счастье?
- Все ждут, мое золотко, ничего в этом нет плохого,- улыбнулся ей Дударевич своей маленькой жесткой улыбочкой.- Дело житейское.
- Дождетесь следующего ранга, а потом? - спросила
Соня простодушно.
- Потом буду ждать еще более высокого.
- Ну, а дальше?
- Дальше - еще, еще и еще! - И он от предвкушения даже глаза зажмурил, "зашторил" их, как это называла Тамара.- Вверх и вверх! Ad astra! [К звездам! (лат.)]
- А там,- вздохнула Тамара,- финита ля комедия...
Возвратился Заболотный. Сел рядом с Соней и, окинув присутствующих испытующим взглядом, заметил не слишком учтиво:
- Ну, почему надулись, как сычи? Успели перессориться? Я ведь оставлял вас в атмосфере мира и полного взаимопонимания...
- Тоскуем по утере человечности в общении,- сказала Тамара без тени шутки.- Да и вы не в лучшем настроении вернулись. Какие-то неприятности? Или я ошиблась?
- Что за допрос? - сделал замечание жене Дударевич.
- Не приставай, отец,- отрезала дочка.
- Почему, Сопя,- снова обратилась Тамара к Заболотной,- у вашего мужа, даже когда он улыбается, глаза всегда печальные?
- Опечален от избытка познания,- невесело пошутил Заболотный и посмотрел на Соню так, словно имел намерение чем-то поделиться с ней, но тут же сдержал себя, не хотел, видимо, никого, кроме Сони, посвящать в свои дела.
В сторонке, заказав себе кокосовые коктейли, сидели трое юношей, должно быть, студенты какого-то колледжа.
Светловолосые, задумчивые, с гривами до плеч... Тамара задержала на них взгляд.
- Иногда мне кажется, что я очутилась среди нового человечества,сказала она, вздохнув.- Очевидно, каждая эпоха даже внешне лепит свой тип. Скажем, в глазах, в выражении лица фронтовика всегда можно заметить какие-то едва уловимые следы пережитого... Есть, по-моему, что-то общее в людях фронтовых... А эти парни,- посмотрела она в сторону юношей,- для меня за семью печатями, эмоции в них вроде приглушены, загнаны внутрь. И эта постоянная задумчивость, угадай, что за ней кроется... То ли способность к самопожертвованию во имя всех, то ли предрасположенность к зреющему преступлению, утонченному, хладнокровному, в духе современного терроризма... Да, да, возникло новое человечество, и мы с вами среди него,- посмотрела она на Заболотных.
- Все-то вы преувеличиваете,- возразила Заболотная.- Конечно, хотелось бы видеть более веселыми этих ребят...
- Для веселия планета наша мало оборудована,- попробовал продекламировать Дударевич, но остановился, заметив ухмылку дочери.
Тамара том временем все пе переставала посматривать на Заболотного, пристально, будто скульптор, изучая его лицо. Столько лет знает его, а смотрит изучающе, почти бестактно... "Чем это лицо с первой встречи вызывает доверие? Открытое, мужественное, спокойное. Часто приветливое и всегда почему-то бледное... Пожалуй, это про людей такого типа говорили на фронте: "С ним я готов идти в разводку!.." И хотя человек знает себе цену, однако ни в чем никакой позы, ни капельки хвастовства. Душа открывается людям самим этим взглядом, который где-то в глубине грустноватый и в то жо время согрет, сказать бы, теплом правды, совестливости,- так для себя определила это Тамара.- Взгляд, в котором присутствует совесть".