Мужчина норовил ходить везде с проверками и особенно любил совать нос в работу кухни. А для Валентины Теодоровны её кухонька была всем. Она стояла за неё грудью и ненавидела неофициальные отчёты.
Парочка по обыкновению громко бранилась, а потом немолодой кавалер приносил любимый натуральный шоколад своей дамы и пионы и снова наступал мир. До новых подсчётов муки и сахара…
У Ритки тоже в жизни наступила любовная лихорадка. Она совсем ещё девчонка.
Хотя таковой себя не считает. Как-никак ей почти 19 годков!
В первый раз в жизни влюбилась. Влюбилась по-настоящему. Наивно и горячо. В Валерика на которого до поры до времени особо и внимания то не обращала. В Валеру который не то чтобы, то красив, умен или обеспечен.
Только теперь она понимала фразу: “Сердцу не прикажешь”.
Валера работал в особняке давно. Варил приличный по европейским меркам кофе. Ему было двадцать пять лет, у него не было своей квартиры. Парень любил старые фильмы, слушал рок и у него были тату которые он обожал. Валера вырос в маленьком городе в полной, счастливой, но бедной семье. Мама заведующая детского сада, отец учитель истории. Детей у тихой пары было четверо.
Один сын и три дочери. Потому денег никогда не хватало. Экзамены на поступление Валерий завалил платное обучение конечно же семья его потянуть не смогла.
И в восемнадцать лет парень отправился покорять Москву с голыми карманами. Научился варить кофе когда познакомился с интересной старой женщиной. Тогда он снимал маленькую квартирку в хорошем районе. Аксения Филиповна была бывшая актриса большого театра и дала ему эксклюзивные знания. Позже Валера работал в забегаловках и кофейнях, а потом и в разных домах богатых господ.
Парень тоже полюбил бойкую, но нежную Риту. Разница в возрасте его не пугала. Но их отношения развивались медленно. Ритка стеснялась, даже взять его за руку. Но Валерик сдаваться не собирался. Он, влюбился. Невыносимо и безвозвратно и теперь готов был добиваться девушку и ждать сколько понадобится.
Блекло-голубые глаза немигающим взглядом следят за неровным пламенем восковой свечи напротив.
Зачем вообще зажгли свечи?
Внешне Полина была холодна и равнодушна, но внутри нервничала. Под столом сжимала пальцами края тяжёлого, облегающего “платье-карандаш” светло — молочного цвета.
Ужин проходил в тёмной столовой и лишь свечи расставленные по всему периметру широкого стола освещали еду и лица присутствующих. Виктор Сергеевич приказал запечь сёмгу и подать к ней овощи и белое вино.
За столом были все кроме Германа. По большей части именно из-за него Полина и переживала. Парень уехал из дома ранним утром и не вернулся. Все её сообщения и звонки оставались без ответа.
Калинин-старший постучал пальцем по начищенной поверхности стеклянного бокала привлекая всеобщее внимание.
— Дорогие мои Андрей и Полина… — Начал он поднимая бокал под улыбку Натальи.
Андрей расправил плечи и глаза его довольно заблестели. Он ожидал от отца похвалы за работу и конечно же наставлений как же без них.
Полина сохраняя на лице безразлично-вежливо выражения тоже потянулась за своей порцией белого сухого.
— Я-я сам разберусь! — Послышался весёлый голос Германа. И покачиваясь парень вплыл в столовую комнату.
В любимой рубашке — поло, в джинсах с подворотами и уложенными назад гелем волосами. В руках он держал бутылку с яркой, зелёной жидкостью внутри. Мартини.
Он остановился. Оглядел всех внимательно. Особенно отца. И развёл руки в стороны. Будто готовый к объятьям.
— ОООО! Мои любимые все вы здесь! Мамочка!
Подскочив к Наталье с неожиданной прытью он поцеловал её в гладкую щеку.
— Так рад! Я так рад! — Засмеялся он.
Герман был пьян. Сильно пьян.
Виктор Сергеевич тут же наморщился и приказал младшему сыну убираться в свою комнату.
Но тот только посмеялся.
— С глаз долой из сердца вон да, папа? И так двадцать три года! — Герман усмехнулся не опуская глаза под тяжелым натиском Калинина — старшего.
— Андрей то, Андрюша сё! А мне сиди в своей комнате! Куда тебе в спорт? Какая тебе математика? ты же дебил! Да отец? И жену ему лучшую. — Его взгляд прошёлся по Полине.
И сердце девушки пропустив несколько крайне взволнованных ударов замолчало и сжалось.
— Лучшууую… — Протянул с какой-то особенной болью не отрывая глаз от Адамовой. — И пусть делает с ней все, что хочет, да? Ломает её, унижает, убивает… Это же кукла она ничего не чувствует, да мама? — Герман уставился на Наталью.