— Больно! — криком прерывает размышления мужа девушка. Дёргается на кровати, но свободно пошевелиться ей не дают мягкие перетяжки, что удерживают в горизонтальном положении — врачи предвидели подобное развитие событий. Вскрикивает вновь, теперь не только от неприятных ощущений, но от бессилия. — Развяжи! — догадывается повернуть голову в сторону мужа, буквально умоляет о милости. — Прошу.
Как бы Ренату не было тяжело за этим наблюдать, выдавливает из себя слова:
— Прости, малыш, так надо.
— Ты, сукин сын, не видишь что ли, как мне плохо?!
— Милая, — Ренат снимает свою койку с тормозов и, держась за поручни по стене, подкатывает себя поближе к Нелли, — успокойся. Сама. Пока тебе не вкатили ударную дозу седативных. Вряд ли ты именно этого добиваешься. — Видит, что слова его никак не доходят до чужих ушей, тогда угрожает уже другим, — хочешь, чтобы выкидыш случился, ребенка потерять?
— Я…нет, нет конечно, — кладет голову обратно на подушку и отворачивается, однако, Соколов успевает увидеть блеснувшие в ярком больничном свете слезы, — но мне больно. Не хочу здесь быть. Очень страшно, — на последних словах всхлипывает, не сдержавшись.
Мужчина не знает, что ответить на эту искренность, как успокоить. Он понимает, что ему не под силу это сделать, потому что сам виноват. А виноватым не дано радости покоя, пока они сами себя не простят. «На это уйдёт много времени», — Ренат признает это со всем смирением.
— Я рядом, тебе нечего бояться, — лишь словами может поддержать.
Берет Нелли за руку, стараясь не задеть ни единый провод, сжимает легонько. Чувствует, как бьется чужой пульс под его пальцами, возвещая о том, что он рядом. Ни смотря ни на что.
Через пару минут доктор возвращается, чтобы провести новые анализы и обследования, дабы удостовериться, что все в относительном порядке.
— Есть ты пока не сможешь сама, — стараясь сохранять спокойствие, осматривает рот девушки, фиксируя каждый ожог на слизистой. Оборачивается на Соколова, получает его молчаливое согласие в виде кивка головой, и продолжает, — видимо, попали остатки топлива, придется на внутривенном побыть.
— Да, чувствую, как больно глотать и дышать, — Нелли вторит доктору, — но я готова потерпеть, честно.
— Прости, милая, но не тебе решать. Слушайся доктора, и все будет хорошо, — прерывает чужие возражения Ренат. — Думай о ребенке.
«Кажется, я только и слышу, что волнения о мелком», — неожиданно для себя злится девушка. И внезапно перед ней проносится воспоминание, как она лежит на кушетке в больнице, чьи-то руки водят датчиком по её животу, а в ушах раздаётся сердцебиение малыша. Вновь Нелли охватывает чувство, что происходит что-то странное, что-то, о чем она не подозревает. Нечто неуловимо вертится на самом краю её уставшего сознания, но никак не дает себя поймать.
Глава 40
Бутылка с ярко-синей жидкостью мелькает прямо перед глазами. От неё идет такой резкий запаха, что разъедает слизистую с расстояния пары метров. Химией пахнет сильно. Это Нелли понимает отчетливо — дальше ничего хорошего не случится. Она пытается рукой дотянуться, чтобы отодвинуть емкость от себя…
…и просыпается, тяжело дыша. В палате темно — глубокая ночь давным-давно спустилась на город, погрузив его во мрак. Лишь из коридора можно заметить тусклый свет ламп, что не выключаются никогда, только притишаются на темное время суток. Тихий стук деревянных спиц — Нелли видела однажды, когда её везли на обследования, как медсестра вяжет. Пощелкивание ранних птиц за открытым окном, что проснулись уже и пытаются найти еду. Девушка же, едва думает о пище, чувствует урчание желудка, а затем дикую боль во рту и глотке, будто кто-то раздирает её крючьями рыболовными, вначале заставив их проглотить, а затем вытаскивая со всей силы наружу. Не в силах это выдержать, Соколова стучит по кровати, пытаюсь разбудить мужа. Тот шевелится раз, переворачиваясь на другой бок, но глаз не открывает. Тогда она подключает ещё и свой голос, хрипя зовёт: