Примерно с таким же исследовательским интересом, как и у Шуры в разговоре с проститутками, блестели карие глаза запертого в Спящей Башне малыша Энри, когда ему удавалось пообщаться с разумными существами. Разве что племянник был поизящнее в исполнении и не такой напористый. Проницательность, хорошо работающая логика, внимательность к мелочам и цепкая память в сочетании с абсолютным непониманием сути близких отношений, ввиду их практически отсутствия, отдаляли его от других разумных.
Арши был рядом с племянником первые годы жизни и последние два. Тот момент, когда дети учатся выстраивать отношения с другими, глядя на близких, он пропустил. И все пропустили. У него не было близких, и Энри просто-напросто не понимает как сближаться с другими и, главное, зачем. Нет, не так. Он абсолютно одинок и этого даже не замечает, лишенный даже самой возможности это заметить. И Аррираша, всем сердцем привязанного к племяннику, это ужасно удручало.
Шура чем-то напоминала ему Энри. Была в ней какая-то… неприспособленность? Наверное, это не так уж и важно. У Аррирашша было свободное время, наконец-то. И он вполне мог потратить его на то, чтобы присмотреть не только за Энри, но и за Шурой. Он и ей станет заботливым дядюшкой!
Принятое решение грело душу, поэтому оставшийся путь до дома Евы дядюшка Арши улыбался и намурлыкивал подозрительно поглядывавшей на него девчонке старую колыбельную, которую пела ему еще Ева, когда он сам был малышом.
У Раша как-то резко изменилось настроение в лучшую сторону, и это меня настораживало. Чего он радуется-то? Подул прохладный ночной ветер и я чуть поежилась. Раш — ну конечно же! — это заметил и накинул мне на плечи свой огроменный и тяжеленный плащ, мерзко захихикав, когда я спотыкнулась о его полы.
— Ничего-ничего, будешь заваливаться, я тебя поймаю, — убежденно произнес он, — а так хоть не замерзнешь!
Когда мы дошли до дома, Ева развела настоящий кипиш, заворачивая нас в покрывала и заливая теплый чайком, хотя ночь была не такой уж холодной, чтобы переживать. Ужин меня тоже-таки дождался, чему я была очень рада, так как после без преувеличения тяжелого трудового дня была дико голодной. Мы сидели за столом на кухне: я, Раш и Ева. Я растеклась по стулу, наклоняясь к столу только иногда, чтобы с мерзким прихлюпыванием высосать из чашки еще немного ароматного чайку. Без рук, даже не поднимая чашки. И смотрела на Раша. Он бы, судя по всему, и на приеме британской королевы в вилках не запутался. Спина прямая, локти на стол не заваливает, ест и пьет, вообще никаких звуков не издавая, даже… Прям бесит.
«Я Раш, помогаю женщинам и детям, никогда не повышаю тона и умею размешать сахар в чашке, не издав ложечкой ни одного дзинька!»
— Ты хочешь что-то спросить? — доброжелательно поинтересовался Раш.
— Уже довольно поздно, ты домой не собираешься? — не стала я ходить вокруг да около.
— Я ночую здесь, — спокойно пояснил мужчина.
— Ты здесь живешь? — удивилась я.
— Нет, — улыбнулась Ева, с нежностью глядя на Раша, — но мой мальчик тут всегда желанный гость, а уже действительно довольно поздно.
— Логично, — согласилась я.
— Кстати, раз уж ты остаешься, — начала Ева, — может завтра с утра погуляешь с Шурой, покажешь, где тут у нас что, она же в столице впервые!
Вот уж милашки Раша только мне не хватало, когда я пойду допрашивать проституток! Я уже хотела было начать отнекиваться, но вдруг замерла. Посмотрела на Еву. На Раша. Они беспечно улыбались, но меня это не обмануло. Меня пасут! Они просто хотят за мной проследить. Я постаралась скопировать их улыбку.
— Я была бы рада, если бы ты мне провел экскурсию по городу, — радостно согласилась я.
— Вот и замечательно! — мужчина приободрился и начал рассказывать, куда он меня поведет. Я улыбалась, кивала, а сама думала, есть ли у моего окна какое-нибудь дерево, по которому можно было бы спуститься. Дожила. Сбегаю от чудаковатой парочки, возомнившей себя моими родителями, через окно. Олежа меня так никогда не пас! Он вообще, по-моему, иногда забывал, что с ним кто-то еще живет. И это было очень, очень удобно. Какой это, оказывается, напряг, когда кто-то о тебе волнуется.
Дослушав грандиозный план нашей завтрашней прогулки, я начала собираться к себе в комнату. Если подумать, я уже три ночи не спала, как нормальный человек, в кровати. А у меня на завтра тоже грандиозные планы, хоть Раша в них и нет, так что я должна выспаться.
Уснула я сразу, и снился мне дядя Воська в платье из карт таро. У него в руках была маленькая арфа и он что-то заунывно пел, сидя на обрыве. Рассвет сменялся закатом, день — ночью, облака бежали по небу, выворачиваясь и видоизменяясь, так быстро, будто в перемотке. Я посмотрела вниз, на город, сползающий золотом со скалы и черепичными крышами до прозрачного неподвижного озера. Город то утопал в зелени, то укрывался в снегу, а дядя Вося все пел что-то заунывное, дергая струны: то ласково перебирал умелыми пальцами, то дергал, будто надеясь, что они не выдержат и оборвутся. А потом вдруг замолк и время, до того бежавшее слишком быстро, остановилось. Он повернулся ко мне и сурово припечатал:
— Дурья башка!
Я проснулась. Солнце уже освещало комнату, на улице шумели люди. Я тихонько встала с кровати, умылась в заранее подготовленном тазике с водой, оделась и стала собирать сумку. Рекомендация от Раша, ручка с блокнотом, местные аналоги диктофона… Их, пожалуй, с собой пока брать не буду, а лучше припрячу. Но понять, как они работают, стоит, заодно запишу с них основные тезисы.
Я взяла один из камушков голубоватого цвета, повертела его в руке. Дунула. Понажимала на него. Подкинула. Он молчал.
Так, что я вчера сделала? В общем-то, ничего, просто разглядывала его. Просвечивала через солнышко. Попробовала поймать камушком солнечный луч.
— Я правильно понимаю: я вам плачу каждый месяц оговоренную сумму и все проблемы прекращаются? — спросил записанный голос сквозь помехи.
— Да, господин Ласки, и вообще — закон будет на вашей стороне! — насмешливо пропели ему в ответ.
— А если я откажусь?.. — спокойно уточнил мужчина, который, видимо, все-таки отказался.
— Ну-у, — потянул его собеседник, — не жалуйтесь потом, что мы не предупреждали.
Эта знакомая по последнему разговору из моего мира формулировка заставила меня вздрогнуть.
Слегка подрагивающими руками я завернула камушек в бумажку и подписала цифрой «1», занесла в блокнот, что услышала. Прослушала второй, третий, четвертый… Заворачивала, помечала, записывала. Тревор Ласки успел поговорить и с несколькими стражами, называя их по именам, и с соседями, которые согласились на эту схему, но не прочь были пожаловаться на произвол.
И с самим господином Вольтом, Главой Восточного Отделения Стражи, который пытался убедить его в том, что над ним самим стоят очень важные разумные, с которыми лучше не связываться. Убеждал таким тоном, будто сам император всю эту схему придумал и осуществил, но я в это не очень верила. Сердце колотилось быстровато, а от рук отлила кровь и они подмерзали, хотя в комнате было тепло.
Я никогда не думала о справедливости, возмездии, восстановлении правды и прочей ерунде. Иногда, слушая своих одноклассников, однокурсников, читая книги и слушая пафосные речи героев фильмов, я удивлялась: почему все стремятся к таким поверхностным, относительным, объективно недостижимым и в широком масштабе бессмысленным вещам, как — свобода, правда, справедливость, жертвенность… Точнее, нет, не так.
Почему свое совершенно нормальное желание жить лучше, комфортнее, обладать большими ресурсами и властью, говорить все, что вздумается и не получать за это звездюлей, люди оправдывают всеми этими вещами?
Я никогда не думала о морально-этической стороне вопроса — мыслить такими категориями всегда казалось мне странным. Я пыталась стать известной журналисткой, чтобы иметь возможность безнаказанно раскатать в асфальт преподавателя, который выгнал меня из универа.
И сейчас меня немного смущало, что я осознала в себе желание раскатать в каменную мостовую этих недокрышевателей не забавы ради, а потому что они шантажировали, угрожали и убили Тревора Ласки. Человека, с которым я не была знакома; человека, до которого мне, по хорошему, нет никакого дела. Что изменилось в моей жизни от его смерти? Разве что только информации для статьи прибавилось — так это скорее плюс. Значит, объективно, эта ситуация должна меня радовать? Так почему я тогда так раздражена?