Выбрать главу

Она подумала, что впервые за долгие месяцы хочет поговорить с отцом. Тогда, перед отъездом, отец подарил Светке первый в ее жизни мобильник и сам забил в память все номера — рабочий и домашний. Светка выудила из кармана тяжелое тельце телефона, как раз пришло сообщение от Кораблевой: “Ты где? Сдала, упарилась, яшка пролетела”.

Светка улыбнулась, как будто подруга оказалась рядом с ней. Хорошо, что Яшка провалилась — то есть нехорошо, конечно, но хотя бы не одной придется пересдавать. Она нацепила наушники и побрела в школу, стараясь не замочить пока еще новые кроссовки.

***

Мама пришла с работы вовремя, Светка с Мишей только-только включили телевизор. Уже хорошо, всю последнюю неделю она задерживалась допоздна, приходила домой сильно навеселе и ложилась спать, не разговаривая со Светкой. С утра еще страшнее — маме становилось стыдно, она вскакивала затемно, готовила еду, тискала Мишу, плакала, без конца мурыжила свой телефон: Светка знала, она ждет звонка или эсэмэс от Этого.

Миша выскочил в прихожую, увидел пакет из универсама, полез туда радостно, а мама вдруг дала ему подзатыльник. Не больно, но малыш, конечно, расстроился, губа — подковой, заревел. Мать тут же на пару с ним начала пластать: “Прости меня, Мишенька, там ничего для тебя нет, там все мамино”. Светка унесла пакет в кухню — не глядя могла бы сказать, что там бутылка вина, пачка сигарет и шоколадка. Мамино.

Но, по крайней мере, сейчас она была трезвая. Ужинала одна, Светка поставила Мише его любимый мультик про Соника, нелепый, дурацкий, как все японское.

— Я лягу сегодня пораньше, но если мне кто позвонит...

Светка кивнула. Ей еще нужно было подготовиться к завтрашнему экзамену.

Ночью она проснулась от тишины — вроде бы такой же, как всегда, но при этом какой-то чужой и нехорошей. Миша крепко спал, неудобно выпростав ручку из-под одеяла. Светка бережно переложила малыша, перевернула вспотевшую подушку. Он спросонок спросил: “Ты меня любишь?”

Светка вслушивалась в тишину, но ничего не могла понять — и потом только расслышала слабый стон из комнаты матери.

Мама лежала на боку, скорчившись, как зародыш из учебника по анатомии, и дрожала будто бы от холода, хотя в комнате было тепло, для Светки — даже, пожалуй, что жарко.

— Светочка, согрей меня, — попросила мать. Светка укрыла мать вторым одеялом, сама легла рядом и гладила ее по голове, и даже запела песню, которую всегда пела на ночь Мише:

— Меркнут знаки Зодиака

Над просторами полей.

Спит животное собака,

Дремлет птица воробей...

Мама плакала уже давно, подушка была сырая — хоть выжимай. Бутылка укатилась куда-то к балкону — Светка различила ее привыкшими к темноте глазами.

В детстве мама казалась Светке красивой, как принцесса — да она и была принцессой, все взрослые и дети всегда говорили, что у Светы Дорожкиной самая красивая мама. Светка стеснялась красоты своей мамы, но и гордилась ею, и мечтала стать похожей на нее. Разумеется, сама она угодила в отцовскую породу, но это тоже не плохо, думала Светка. А потом мама как-то резко, в день, превратилась из красавицы в самого обычного человека. Обычного для всех, кроме Светки.

— Доченька, открой окно, — попросила мама. — Они выходят из меня, прямо сейчас.

— Кто выходит? — испугалась Светка.

— Открой, я тебе говорю!

Светка спрыгнула с кровати, рванула балконную дверь. Бутылка гулко прокатилась через всю комнату.

— Так кто выходит?

— Их много, — сказала мама. — Разные. Один заставляет меня курить, другой — пить, а третий, самый жуткий, Светочка, он пожирает всю мою радость. А сейчас, я не знаю, что происходит, может, за меня кто молится, может, чудо, но они уходят. И утром у меня будет совсем другая жизнь.

Утром мама и вправду была совсем другой, ровной и радостной. А вечером она набрала полную ванну воды и вскрыла себе вены, пока дети смотрели мультики. Светка стучалась в ванную, ей никто долго не открывал, и тогда она решилась позвонить Кораблевой. Через полчаса Кораблева вместе с мамой и папой-доктором были у них дома. Папа-доктор сломал дверь, и Светкину маму удалось спасти. Хотя крови она потеряла очень много.

— Я обязан сообщить об этом и отправить ее в больницу, — громко говорил папа-Кораблев маме-Кораблевой, механически гладящей по голове перепуганного Мишу. — Это может повториться, и что тогда?

— А что с детьми будет? — мама-Кораблева подняла Мишу на руки и показала его папе-Кораблеву, как будто он его до сих пор не видел. — У Светочки сложный возраст, Миша вообще крошечный... Не сообщай, я потом с ней поговорю?

— Я сам поговорю.