Алька моя, словно почуяв неладное, вдруг начала тащить меня в дом: «Пойдем, мама, пойдем», — хотя с ее росточка странные явления у кладбища ей не видны. «Пожалуй, действительно, пора в дом», — размышляю я, а сама двигаюсь к калитке, хотя еще не вдоволь насмотрелась на удивительные, парящие в полной тишине, светящиеся «апельсины». Закрывая калитку, я снова обернулась к кладбищу и, испытывая пришельцев, мысленно попросила: «Ну, еще раз!» И огонек снова явственно вспыхнул и пропал за березой, что росла неподалеку от калитки. Уверившись, что это, действительно, происходит возле кладбища, а не в моем воображении (да и не бывало никогда с ним такого), я решила «сделать ноги». Иду в дом, поторапливаюсь, но как бы нехотя, потому что явно понимаю, что струсила, и что ОНИ это тоже поняли и не простят — контакта «нечистой силы» со мной больше не будет. Мне и жаль, но и инстинкт самосохранения делает свое дело: я открываю дверь и захожу в (спасительный ли?) дом, понимая, что шанс этот теряю навсегда; причем темные сени преодолеваю уже стремительно…
За столом все те же: дед, отец, дядя. Я присаживаюсь и, отдышавшись, спрашиваю:
— Дед, что у вас там, между последними домами и кладбищем?
Дед не слышит:
— Вот вижу, что говоришь, а не слышу, что.
Я повторяю вопрос, он отвечает:
— Ничего нет.
Да я и сама знаю — утром ведь туда ходили. Там просто низина, заснеженная болотина.
— А что? — интересуется Евгений.
Я рассказываю про светящиеся шары.
— Что бы это могло быть?
— НЛО, — не задумываясь, отвечает Евгений. — Они у нас здесь уже появлялись, в газете писали.
Я молчу — и верю и не верю.
— Пойдем, посмотрим, — предлагает бесстрашный Евгений, и я нехотя тащусь за ним на темную улицу, понимая, что напрасно это делаю: ничего мы там уже не увидим. Это был контакт только со мной, я это знала.
Выходим за калитку, смотрим — конечно же, ничего уже нет. Темное поле, даже видно, где кусты растут; за ним, полосой, — кладбищенский забор. И все. Я вздыхаю:
— Я так и знала, что ничего ты уже не увидишь.
Мы возвращаемся в дом, я еще, с надеждой, взглядываю в сторону кладбища, но поле безнадежно мертво.
За столом поговорили еще о том о сем, наконец Евгений предупредил, что завтра зайдет рано, чтобы захватить с собой братца, напросившегося с ним в лес «на зайца», и ушел; дед отправился смотреть телевизор, включив его, как ни странно, на полгромкости, хотя, как мне показалось, он несколько недослышит, а я отправилась в «зал» устраивать лежанку себе и девчонкам на диване, который мы еще днем успели «обкатать».
Раздвинув диван, я увидела, что внутри, в складках, он весь покрыт паутиной; не замеченная нами днем, паутина свисала и по углам коврово-фортепьянно-зеркального «зала». Кое-как соскоблив ее и поняв, что спать придется в антисанитарных условиях, я пошла просить у деда простыню — о пододеяльнике мечтать уже не приходилось.
Дед выдал мне самошитую пеструю, но чистую подстилку, одеяло и предложил мне, постелив девчонкам в «зале», самой лечь на бабушкину кровать в ее каморке, от чего я почему-то отказалась… Да и девицы вряд ли заснут без меня: Алька вон кричит, что она боится паутины и спать здесь ни за что не будет.
Постелив и кое-как договорившись, кто из нас где будет спать, мы втроем улеглись на диване, причем я, смалодушничав, забралась в серединку… Отец, который час назад похвалялся, что всегда, когда приезжал, спал на «маминой кровати», сегодня почему-то тоже улегся на диване, под иконой, в спаленке, окно которой выходит на кладбище… Обрадовавшись, что все наконец угомонились, я выключила свет и довольно быстро провалилась в сон — ночь в дороге и угар в доме давали себя знать.
Из цепкого сна меня вырвал неожиданный, дружный рев… Я растрепанно вскочила: обе мои тетери, сидя на диване, ревели в два голоса:
— Мы не будем тут спать, мы боимся, нам страшно, мы хотим домой!..
Я не могла понять, чего это они испугались, ведь завыли они ни с того ни с сего, никто их не пугал; может, почуяли чего?..
Яна, оказалась, не хочет спать с краю, а Алька — «рядом с паутиной». Пришлось перетасоваться, после чего на краю оказалась я, а Алька в середине. Я снова попыталась заснуть (девицы это сделали на сей раз мгновенно). Но… не тут-то было. Девчоночий страх вдруг передался мне, и я, ни о чем другом, кроме как выспаться, не мечтавшая, вдруг вся насквозь оказалась пронизана длинными ледяными иглами страха: вспомнилось кладбище… бабушка-«колдовка»… огни-«апельсины»… Сжавшись под одеялом, я большими глазами смотрела в темное окно, ожидая с минуты на минуту появления в нем светящегося «летающего объекта» или еще какой-либо нечисти. Слепящий мертвенный свет — видимо фонаря, которого я не заметила вечером, — бивший в окно, казалось, исходил от зависшего на месте НЛО и, предвещая несчастье, неумолимо раздражал. И все-таки я заснула, а точнее, забылась, а может, вошла еще в какое-либо состояние, потому что как бы видела себя со стороны — лежащей на этом диване — и знала, что добра мне ждать нечего…