Поздно ночью Людмилу разбудили громкие голоса — на террасе кто-то гомонил, не считаясь со временем и сном отдыхающих. Людмила разобрала возбужденные голоса хозяев, Светы и человек трех незнакомцев. Выходит, спала в доме только она, — ну, ее сон можно было не оберегать. Голоса были явно хмельные. По возбужденным вскрикам и междометиям Людмила поняла, что приехали новые гости, жданные, и, как видно, хорошие знакомые, если не друзья, хозяев.
Гудеж продолжался до утра. Утром, когда Людмила встала, она увидела: двое женщин и девочка спали в проходной комнате — там, где вчера спала Лялька с дочкой, а на террасе, за столом с остатками пиршества, заседали пьяный хозяин и его гость. Разговор, как поняла Людмила, шел уже доверительный и… довольно щекотливый. Из него явствовало (говорили довольно громко), что раньше Щербы и приехавшие к ним гости жили в одном городе, были друзьями, и вот тогда-то… Пьяный Щерба властно давил на чувства своего гостя:
— Я все помню, все, вы поехали тогда на рыбалку — ты, Николай, Бориса взяли; а я позвонил тебе — ты мне тогда лично ответил, что мест в машине больше нет. Для Щербы места нет! Нет, такого унижения я сроду не переносил. А ведь мы друзья были! Помнишь? Как Николай появился, ты меня на него променял — Щербу побоку, не нужен уже Щерба стал. Конечно, вы — с Николаем! А я один. Я это хорошо запомнил.
— Да не было этого, — отвечал ему не очень уверенно собеседник (по его тону было ясно, что он и вправду этого не помнит), — не сойти мне с этого места! Не было этого!
— Было, было, — ядовито, уничтожающе утверждал хозяин.
— Да не было — чего ты вдруг вспомнил?
— Нет, я этого тебе никогда не забуду, — упорствовал Щерба.
— Мне, что, теперь — назад уезжать? — спросил друг, лицом сильно похожий на недавно уехавшего Вову.
«Ах, ты, царек, — думала Людмила о хозяине, — улучил ведь момент, припомнил! Сколько лет, поди, ждал, лелеял свою месть. Все ясно: там, в шахтерском городке, Щербой пренебрегли, а сейчас он живет в Евпатории, имеет хату у моря, и уже не дружок его, а он заказывает музыку, вершит суд. А дружок сейчас, поди, начнет пресмыкаться, искать снова дружбы, чтобы все-таки получить возможность приезжать иногда из пыльной степи сюда, к морю, на дармовую квартиру. Теперь условия диктует он — обиженный, когда-то обойденный вниманием Щерба, а он не забыл, ничего не забыл, и пусть-ка теперь бывший дружок прямо с порога утрет несколько его плевков, а он еще припомнит — и не раз…»
Проснулась хозяйка. Спорщики обратились к ней за справедливостью. И теперь уже вдвоем муж и жена безжалостно макали гостя носом в дерьмо, припоминая давние обиды. Тот сник.
— Все, я сегодня же уеду.
— Да ладно, — тут же сменила тон более сметливая хозяйка. — Никуда ты не уедешь, вы же друзья, ну-ка, выпьем за дружбу, да обнимитесь!
Последовали объятия с кряхтением и похлопывания по спинам. «Видно, дружок для Щербы своей ценности еще не потерял. Поди и нужные запчасти для машины как раз привез», — заключила Людмила.
Отпив из бутылки хорошенько и совершенно успокоившись, друзья сменили тему беседы.
— Свою колымагу продать хочу, — поделился с другом задумками Щерба.
— Твою? — гость, забыв про обиду, захохотал.
— Да. И покупателя уже нашел — за три тысячи берет.
— Да ты что? За три? Сколько ж она у тебя накатала?
— Столько и не бывает. Да ты и сам видел!
Гость снова захохотал:
— Так продавай, не раздумывай, где еще такого чудака найдешь!
— Будь спок, дело сделано.
Они оба захохотали и выпили еще по одной.
Людмила хмуро принялась жарить традиционную яичницу. Завтракать все равно надо, хотя стол был занят остатками ночного пира.
Покормив Танюшку, она снова потащила ее той дорогой, которой по утрам ходила уже две недели: в авиакассу. Билетов на самолет домой за две недели уже не было. Каждый день она приходила с утра, и каждый день ей отвечали: «Билетов уже нет». В этот раз, простояв снова огромную очередь и окончательно отчаявшись, Людмила решила взять билеты «куда есть», а были билеты в Ригу: все поближе к дому, хотя, может, и оттуда сейчас, в разгар лета, не выбраться — а деньги уже на исходе. Людмила вздохнула: придется опять у матери «сто приветов» просить, чтобы на Балтийском море еще пожить, а ей — бежать по родне, занимать… Но, во всяком случае, в Крыму она уже не останется — уж очень тут жить накладно, и от дома далеко.