Что ж, дальнейший разговор был бесполезен. Галина поднялась — пора было идти в садик за Аленкой. На прощание Жупиков, как бы вспомнив о чем-то, сказал:
— Дам тебе один совет: все-таки сделай аборт.
Сотрудники Галины очень скоро узнали, что муж снова ушел от нее, но о другой новости догадались не враз: Галина никому не проболталась, что беременна. На два месяца она уезжала в отпуск — вывозила Аленку к морю: когда теперь еще придется свозить ее; а когда вернулась — все уже было ясно, и до отпуска по родам оставалось — рукой подать.
За два месяца до родов к ней снова — теперь уже по собственному почину — пришел Жупиков: удостовериться, действительно ли баба сошла с ума и собирается рожать. Галя встретила его без всякого интереса и какого-либо волнения: другие мысли сейчас занимали ее. Из вежливости спросила:
— Как поживаешь?
— Гуляю, — похвастался Жупиков. — Сейчас у меня все молоденькие девочки, двадцатилетние, — рассказывал он, глядя на ее живот. — В колхозе, на картошке, тоже девочка была: кажется, готовится матерью стать.
Галина, глядя как бы со стороны на происходящее, отметила: «Вот ведь как может, запросто… Доволен — кажется, его мой живот забавляет…» — но в душе ничто не колыхнулось: не было ни злости, ни удивления.
— А ты, значит, рожать собралась… Ну-ну, родители помогут воспитать.
— Аленка все спрашивает, почему папа с нами не живет. Почему не пришел к ней на день рождения — обещал ведь?
— У меня тогда траур был — Джон Леннон умер.
«А-а, — опять не удивилась Галина, — конечно, Леннон дороже… Куда проще музыку слушать, чем о детях своих помнить… До смерти, видно, собрался в мальчиках-колокольчиках бегать. А впрочем, и ладно: ты свою миссию выполнил. Главное — у меня будет ребенок: родной братик или сестричка Аленки. А больше ничего и не было, ничего и не надо. Спасибо, Жупиков.»
Посмеиваясь, он ушел — и исчез из ее жизни.
В декабре у нее родился мальчик — и такой смешной, ни на кого не похожий! Галина с новым, не знакомым ранее чувством — с гордостью — думала о том, что и в ее семье появился мужчина — защитник! — а уж как они с Аленкой будут его любить, будущую надежду и опору!
В положенный срок их выписали из больницы. Молодая мама, спешно одеваясь в приемнике, зорко поглядывала на красненькое скрюченное тельце малыша, которого одевали тут же. Наконец она вышла в фойе родильного дома с маленьким свертком на руках. Навстречу кинулась мать с цветами и — кто еще? — отец, конечно же он: подошел — слезы стоят в глазах, принял ребенка, по-мужски поцеловал ее, и, все вместе, они полетели на улицу, где Галина, после долгого пребывания в больнице, чуть не ослепла от яркого света и белого снега.
Когда она проморгалась, то возле машины, ожидавшей их, увидела мужскую фигуру, слишком мешковатую для Жупикова. Поколачивая от холода ботинком о ботинок и в великом смущении потирая пальцем нос, поджидал их на морозе Толик.
Часть 2. Синяя рубашка
Прошло три года с того момента, как число детей у Галины удвоилось. А вот папу они себе так и не нашли. С Толиком у Галины ничего не получилось, да и не могло получиться, хотя трудно, ох как трудно оказалось растить одной двоих детей. Она и помыслить не могла, что так трудно ей придется, когда собралась рожать Илью. Мать Галины дневала и ночевала у нее, похудела, извелась вся, переживая за дочь. Если б не ее помощь, то Галина за себя и на два месяца не поручилась бы, познав все трудности на деле: она и ничего не успевала, и морально оказалась не готова к такой жизни. А Толик к ней похаживал по-дружески и однажды, осмелев, тяпнув предварительно для храбрости, посватался: решил, видно, что с двумя детьми Галина посговорчивее будет. Да не на ту напал. Расхрабрившись, прикинув все наперед и нарисовав себе радужную картину, причин для отказа не видя никаких, он и отказа-то ее, выраженного в вольной форме, не понял: ее снисходительный вопрос, как надоевшему ребенку: «Ну что мне с тобой делать?» — от волнения принял за согласие.
— Так, значит, завтра я к тебе переезжаю?! Галин, вот здорово-то! — он кинулся было ее целовать, но Галина от него увернулась. Пришлось ей мужичка огорошить разъяснением, что и как надо правильно понимать. Толик тут же смешался, стушевался. Да особенно-то жалко его и не было: переживет, — Галина была уверена. Вот завтра проспится и все забудет. Да еще и обрадуется, что не вляпался, что их отношения не зашли так далеко… И она оказалась права.
Илька ее уже подрос. Галина на работу после родов поторопилась выйти — жить надо было на что-то. Илюшку она водила в садик, а Аленка уже большая стала — второклассница; ее, старшую, Галина уже и за ребенка не считала. Правда, поначалу Аленка была просто ошарашена появлением братика и тем, что все внимание мамы теперь было направлено на него. Ей захотелось тоже стать совсем маленькой: она залезала в тесную для нее детскую коляску, брала в рот пустышку, садилась на горшок, требовала, чтобы мама заворачивала ее в Илькино одеяльце и все время просилась на руки, бессознательно пытаясь ужаться до Илькиных размеров. Галина ее не понимала, сердилась на нее, отгоняла, строжила, — ей и так было тяжело, а тут еще Аленка, взрослая уже девица, в детство хочет поиграть… Но играла Аленка что-то очень уж серьезно. Отлегло у нее, лишь когда она пошла в школу, в первый класс. А сейчас она уже второклассница, совсем самостоятельная. Для Галины ребенок — это Илька, малюсенький, который заботы требует, неотступного внимания… Рос он между тем очень сообразительным, развитым — говорить начал на год раньше Аленки, хотя это мальчикам не свойственно, очень много запоминал, был забавным, но своенравным до упрямства. Если что-то не по нему — ни за что его не переупрямить. Впрочем, Галина понимала, что в большинстве случаев сама же и была неправа, так что ей частенько приходилось в конфликтах с Илькой отрабатывать назад. Это не то что с Аленкой: покажешь ей ремень — и все, сопротивление сломлено. Да и чего ей угрожать: она уже сама знает, что она взрослая, маме первая помощница. Уже большая!