— Что мы, на таинственном острове живем, что ли?
И Тимошка тут же вставил:
— Да он сам себе не хуже твоего сделал и ружье подводное смастерил!
Однако мой акваланг сразу по рукам пошел. Начали они его вертеть, разглядывать, маску примерять, пока не доехали.
Тетя Оля и бабушка Фрося меня возле хаты ждали.
— Ты гляди, как его вверх потянуло! Уже нашего Тимофея перегоняет! — всплеснула руками тетя Оля.
А бабушка говорит:
— Потом, потом на него насмотришься, нужно ребенку с дороги поесть!
Ну, и начали меня кормить. Одно съем — другое блюдо ставят. Другое поем — третье на столе. Я уже на втором блюде ремень на животе почувствовал.
Тимошка сидит рядом со мной, уплетает и все подмигивает.
— Ты чего моргаешь? — спрашиваю.
А он отвечает:
— Вообще-то у нас в доме самообслуживание. А в честь твоего приезда даже мне подают. Ничего! Завтра сами себе яичницу будем жарить.
Пока мы ели, ребята все в окна заглядывали, а когда вышли, то сразу всей компанией отправились на реку. Ох, и веселое купание было! И ныряли, и заплывы устраивали, и раков ловили — до посинения. Знала бы мама, сколько я в воде просидел — ух, и скандал устроила бы!
Подсушились мы немного на солнышке, и я сразу предложил в орешник пойти за орехами. Стою, жду, что ребята скажут, а они молчат и на Тимофея смотрят. Оказывается, он пообещал им, что я после купания проведу беседу о прилунении советской ракеты. Наговорил им такого, что я чуть ли не видел, как ее запускали, и с ее изобретателями знаком… А я, признаться, забыл, что он мне еще в письме писал: «Расскажешь нам про всякие новинки, о запуске ракет…»
«Эх, — подумал я, — зря не подготовился!» А потом решил: «Не беда, я все равно по радио слушал и, кажется, в «Пионерской правде» читал. Конечно, до села, наверно, не все доходит, вот они и хотят подробности знать. Как-нибудь сойдет».
Сели мы возле школьных мастерских. Ребят набежало человек двадцать, даже девчонки пришли. Сидят, смотрят на меня, как будто я сам с луны прилетел. Я даже оробел немного, а тут Тимошка начал меня представлять, как настоящего лектора. Откашлялся я и начал:
— Ну, и в общем, — говорю, — сперва наши ученые в космос спутники запускали. А потом начали ракеты пускать.
— Правильно, — уныло сказал кто-то из ребят.
А одна девчонка вдруг спросила:
— А что такое космос?
— Космос?.. Космос, — говорю, — это и есть космос. — А сам думаю: «И дернуло меня о нем говорить, если я сам толком не знаю, что это такое!»
Тут меня Тимофей вручил:
— Да тише, Ксанка, не задавай ерундовых вопросов! Космос — это вселенная, пространство, в котором и Солнце, и Луна, и звезды находятся.
— Правильно, — говорю.
Больше мне сказать ничего не осталось. А тут сразу вопросы посыпались, которых я никак услышать не ожидал: «Что такое программный механизм?», «Как устроен контейнер для радиоаппаратуры», «Как устроена сама ракета?»
Ну, думаю, засыпался. Они тут все лучше меня знают! Попробую ответить на последний вопрос — как ракета устроена. И тут, как назло, все технические названия у меня из головы вылетели.
— Ракета, — говорю, — штука очень сложная… Она прежде всего… это, — забыл самое главное слово и сказал: — четырехэтажная.
Ребята захихикали, а Михась-механик махнул безнадежно рукой и говорит:
— Тю-у! Сказал — «четырехэтажная»! Четырехступенчатая! Вот она как называется…
Провалился я, как последний двоечник на экзамене, и на этом моя беседа об освоении космоса закончилась. Сказать бы мне тут, что я в этих вопросах плохо разбираюсь, и делу конец. Так нет, язык у меня без костей — вру дальше:
— Я, ребята, больше в наземных машинах разбираюсь.
— Так это же нам сейчас больше всего нужно! — обрадовался Тимошка. — Айда в мастерскую! Понимаешь, мы старый трактор ремонтируем и хотим без старшеклассников закончить. Да с мотором никак не справимся…
Пришли в мастерскую, где мотор разобранный стоял, и тут я окончательно был посрамлен. Оказывается, я даже не знал, что значит четырехтактный двигатель, что такое кривошип и куда вставляются свечи зажигания. Один коленчатый вал сумел показать, да и то не знал, для чего он коленчатым сделан.
Вот тут-то я и почувствовал, что у меня даже уши покраснели. Тимошке за меня тоже стыдно стало. Он попытался что-то сказать в мое оправдание, да ребята расходиться стали.
Всю дорогу домой мы с Тимошкой молчали, за обедом у меня кусок в горло не лез, а тетя Оля меня все время за лоб хватала: «Не заболел ли, часом?»
Вечером ребята все-таки снова пришли. И молодцы же! Сделали вид, будто ничего такого не было. Тут уж я себя сумел на другом оправдать.