ГЛАВА 14
Мэддокс
Ненависть — сильное слово.
Это горький, но сладкий гребаный яд. Это как кокаин, и как только ты попробовал его, это чертовски затягивает. Это становится чем-то большим. Он проникает в твою систему, бежит по твоим венам, пока ты не видишь ничего, кроме красной ярости.
Ненависть поддерживала меня.
Ярость поддерживала во мне жизнь. Она стала кислородом, которым я дышал.
Видите ли, я не ненавидел своих родителей.
Я не выносил их.
Я не злился на них. Нет, это было нечто большее. Ненависть разрасталась с годами. Я ухаживал за ней, поливал ее и наблюдал, как она вырастает в нечто мерзкое и уродливое.
Много лет назад я узнал, что ненавидеть легко, но чертовски трудно любить.
Но как бы глубока ни была моя ненависть к ним, я все равно смотрел им в глаза и надеялся увидеть что-то большее. Любовь к ребенку, которого они принесли в этот долбанный мир и забыли о нем позаботиться. Обо мне.
Мы с мамой стояли друг напротив друга в коридоре нашего дома. На ее плечах была накинута кашемировая шаль, а лунный свет лился из окна, отбрасывая сияние на ее лицо. Я был точной копией своего отца, но у меня были глаза моей матери. Я ждал, что она признает меня, я ждал, что она улыбнется и скажет несколько слов. Я ждал, не спросит ли она меня, ел ли я сегодня или поинтересуется, как дела в школе. Что-то простое, что-то маленькое… но что-то кроме тишины.
Прошло две недели с тех пор, как мы виделись. Мы жили в одном проклятом доме, но моих родителей здесь никогда не было.
Она плотнее прижала шаль к телу и подошла ко мне. Было далеко за полночь; Я снова пришел домой поздно, после вечеринки с Колтоном и мальчиками. От меня пахло алкоголем, травкой и тяжелым запахом сигарет, впитавшимся в мою одежду.
Ее глаза встретились с моими на полсекунды, прежде чем она отвела взгляд. Ее губы приоткрылись, как будто она хотела что-то сказать, и мое сердце так сильно стучало в груди, пока я ждал.
Выражение ее лица говорило мне, что она не ненавидит меня, может быть, ей все равно… но когда она закрыла рот и прошла мимо меня, я понял… ей было все равно.
Мое сердце упало к моим ногам, окровавленное и плачущее, когда самая дорогая мамочка прошла по нему и ушла от меня.
Я прошел в свою спальню и захлопнул дверь, прекрасно зная, что мои родители не услышат. Я был на противоположной стороне дома, расстояние между нами слишком большое.
Бутылка спиртного, терпеливо стоявшая у меня на тумбочке, звала меня.
Я не был алкоголиком, но мне это было нужно. Сегодня вечером, по крайней мере.
Схватив бутылку, я опустился на диван и стал наблюдать, как тени танцуют на моих стенах в моей темной комнате. Я сделал большой глоток из бутылки, чувствуя сладкое жжение в горле. Да, блядь.
Ярость… Ненависть… Я вдохнул их.
Голова кружилась, воздух был густой и горячий.
Для всех я был Мэддоксом Коултером — золотым мальчиком, звездным защитником и королем Беркшира.
Для родителей я был разочарованием.
Для себя? Я был просто мальчиком, запертым в туалете.
Ненависть была холодным огнем; тепла от него не было.
Мои глаза закрылись. Прежде чем я потерялся в пространстве между сном и сознанием, меня стала преследовать болтливая девушка с хорошенькими карими глазами и черными волосами.
Я медленно улыбнулся.
Черт, она была чем-то другим.
***
Лила
На следующий день я ходила по залам Беркшира, словно выставлялась на обозрение. Если бы я не знала лучше, я бы подумала, что забыла одеться этим утром, но нет, я определенно была одета. Их глаза впились мне в затылок, и шепот преследовал меня. Они не пытались скрыть своего любопытства; некоторые из них — фанатки Мэддокса — даже смотрели на меня с откровенным отвращением.
Дерьмо. Что теперь?
Райли возникла рядом со мной из ниоткуда и схватила меня за руку.
— Ты должна мне объяснение, — прошипела она мне на ухо.
Сбитая с толку, я посмотрела на нее.
— Что? Что я сделала?
— Слух, — начала она, но затем замолчала, когда ее взгляд скользнул поверх моей головы. Райли сильно нахмурилась, и я обернулась и увидела Мэддокса и Колтона, идущих через вход.
Я замерла на месте, пока он неторопливо приближался ко мне. Мой мозг сказал мне бежать. Выражение его лица было каким угодно, только не приятным. В его голубых глазах мелькнуло озорство, а полные губы скривились в ухмылке. О-о.
В коридоре стало тихо, словно в ожидании давно назревшей драматической сцены. Я чувствовала, как все затаили дыхание, встревоженные и любопытные, когда они смотрели то на меня, то на Мэддокса.
Я попыталась отступить с его пути, но он тремя длинными шагами съел расстояние между нами, остановившись прямо передо мной.
— Коултер, — сказала я в знак приветствия, с подозрением глядя на него.
Мэддокс опустил голову на мой уровень, дыша мне в губы. Мое сердце забилось, и я застыла на месте. Его губы скользнули по моей щеке в целомудренном поцелуе, и он задержался на секунду слишком долго.
— Доброе утро, Лила, — сказал он, и его дыхание обожгло мою кожу.
Я чувствовала взгляды на нас, тихие вздохи, исходящие от других при публичном проявлении привязанности Мэддокса, хотя это было совсем не нежно. Он дразнил меня, делая меня центром внимания, потому что знал, как сильно я это презираю. Черт, это было нехорошо.
Я отстранилась, глядя на него сквозь ресницы. Не говоря ни слова, я прошла мимо него, но его голос последовал за мной, когда он крикнул через коридор.
— Не забудь вернуть мне мою куртку, детка.
Двойное дерьмо!
Я украдкой взглянула налево и увидела, что люди смотрят на меня с открытым ртом. Сдерживая рычание, я, не удостоив Мэддокса взглядом, топала прочь, а Райли следовала за мной по пятам.
Когда мы свернули за угол и оказались в довольно пустом коридоре, она схватила меня за руку и остановила.
— Ты поцеловала его! — крикнула она шепотом, и на ее лице отразилось удивление.
У меня вырвался стон.
— Поэтому все смотрят на меня так, словно у меня выросли две головы?
— Кто-то видел, как вы двое целуетесь у своего шкафчика два дня назад, а ты знаешь, как быстро распространяются слухи, — призналась она.
Слухи в Беркшире распространялись, как лесной пожар, неукротимый и неудержимый. Люди были голодными акулами в баке, полном крови. Они, вероятно, думали, что мы с Мэддоксом теперь встречаемся из-за поцелуя, а затем комментария Мэддокса о куртке.
— Ну, вот один важный факт. Я не целовала его. Он поцеловал меня.
— Он поцеловал тебя?
Я вскинула руки в воздух.
— Да, — прорычала я. — Почему это так важно?
Брови Райли приподнялись, бросив на меня взгляд, говорящий об очевидном.
— Ты поцеловала Мэддокса Коултера после объявления ему войны. Да, детка. Это чертовски большое дело.
— Неважно. Это больше не повторится.
Она последовала за мной, взявшись за мою руку.
— Хорош ли он, как говорят слухи? Я слышала, как некоторые девушки говорят, что он может трахнуть языком твой рот, как он трахнул бы языком твою ки…
— Райли!
Она сдавленно хихикнула, и я сразу поняла, что она дразнит меня нарочно. Такая паршивка.
— Извини, но ты бы видела, как ты сейчас покраснела.
Не обращая внимания на теплый жар на своих щеках, я пронзила Райли взглядом, и она надулась, но, к счастью, предпочла промолчать.
Я оставила Райли на занятиях по математическому анализу, прежде чем перейти к английскому языку. Когда я вошла внутрь, Мэддокс уже был там, сидя на своем обычном месте. Его ноги были перекинуты через стол, а лодыжки скрещены. Его окружили две девушки, и они хихикали над чем-то, что он, должно быть, сказал, но он не выглядел заинтересованным в разговоре; на самом деле, он выглядел так, будто его нужно было спасти от них. Почему они не могли этого увидеть?