— Это был паршивый поцелуй. Ты можешь добиться большего, чувак, — сказал Колтон, его шестифутовое тело дрожало от веселья.
Мэддокс схватил мой стул и притянул меня ближе к себе, четыре ножки издали громкий визг. Вся столовая теперь смотрела. Я чувствовала, как их взгляды прожигают меня.
— Что скажешь, Гарсия? Устроим шоу для этих придурков? — Его голос понизился, сохраняя многозначительный тон.
— Не интересно. В твоих губах, наверное, больше болезней, чем в заднице свиньи. — Я вернула ему яблоко, одарив его своей лучшей улыбкой. — Подумай об этой благотворительности. В следующий раз я не буду так любезна.
Мальчики зашумели в ответ на мой ответ.
Мэддокс уставился на меня, его голубые глаза многозначительно смотрели на меня. Он все еще ухмылялся. Я не знала, почему он продолжал это делать — улыбаясь так, будто у него было лучшее время в его жизни, словесный спарринг со мной.
Я не нашла это ни забавным, ни смешным.
Оттолкнувшись от стола, я встала и схватила свой пустой поднос. Райли последовала примеру, и мы вышли из столовой.
Мэддокс и его приятели не последовали за нами.
***
Миссис Леви одобрительно кивнула мне, и я вздохнула с облегчением.
— Это было потрясающее объяснение, Лила.
— Спасибо. — Я начала садиться, чувствуя себя вполне довольной собой. Прошлой ночью я потратила два часа на то, чтобы написать эссе, перечитала все свои записи и написала этот анализ.
— Я не согласен. — Глубокий баритон прервал мой счастливый миг.
Жар пополз вверх по моей шее, и я покраснела под внезапными пристальными взглядами остального класса. В том числе и его.
— Прошу прощения? — сказала я сквозь стиснутые зубы, поворачиваясь к Мэддоксу. Он сидел, расслабленно, в своем кресле.
Мэддокс наклонился вперед на своем стуле, скрестив руки на столе. Когда он говорил, его тон был ровным и незаинтересованным.
— Иногда мы попадаем в трудную ситуацию, когда нам нужно сделать трудный выбор. Иногда это не лучший и не правильный выбор. Но, возможно, это единственный вариант, который у нас есть.
— Не мог бы ты рассказать об этом поподробнее, Мэддокс? — спросила миссис Леви.
— На протяжении всей греческой истории и мифологии Медуза всегда считалась злодеем. Ты хорошо заметила, что Афина — антигерой, но ты также пошла дальше и снова изобразила Медузу как злодейку. Медуза когда-то была очень красивой женщиной, была признанной жрицей Афины. Она проводила дни и ночи в храме Афины. Вот что мы все знаем… она была наказана за нарушение обета безбрачия. Афина прокляла ее, и Медуза стала женщиной со змеиными головами. Но… была ли это действительно ее вина? История гласит, что у нее был роман с Посейдоном. Некоторые говорят, что он соблазнил ее, но статья, которую миссис Леви поручила нам прочитать, показала, что скрывать тот факт, что Посейдон на самом деле ее изнасиловал, было ложью. Ей никогда не давали возможности отстаивать свое дело или говорить за себя. Посейдон сказал, что Медуза соблазнила его, и в порыве гнева и ревности Афина прокляла ее. Однажды превратившись в монстра, она навела ужас на храм, и любой, кто ступал внутрь, мгновенно превращался в камень. Теперь легко отнести Афину к категории антагонистов. Ведь она была тем, кто дал воину волшебное зеркало, которое использовалось, чтобы превратить Медузу в камень и в конечном итоге убило ее. Но может ли это быть актом милосердия? — Мэддокс помолчал, задумчиво склонив голову набок. — Возможно, Афина пожалела, что превратила Медузу в монстра. Может быть, Афина узнала правду о Посейдоне. Возможно… убийство Медузы было единственным способом даровать ей покой. Ни Медуза, ни Афина не злодеи. Я бы сказал, что они оба антигерои, попавшие в очень дерьмовую ситуацию.
— Вау… ммм, это очень интересный способ взглянуть на это, Мэддокс. Должна сказать, очень глубокий анализ. — Я могла слышать шок в голосе миссис Леви. Вероятно, она не ожидала этого.
Я? Все мое тело тряслось от смущения.
— Твой анализ был бы лучше, если бы ты нашла время подумать нестандартно. Прими во внимание эту конструктивную критику, — сказал Мэддокс, глядя мне в глаза. — Надеюсь, ты не против моей небольшой подсказки.
Я закусила губу, изо всех сил пытаясь сдержаться, чтобы не сказать глупости перед всем классом.
— Спасибо. — Слова были горькими на моем языке.
Крепко сжав губы, я снова заняла свое место.
Я остро осознавала, что Мэддокс смотрит на меня. Он не пропустил ни одного урока английского с тех пор, как поставил перед собой цель разозлить меня. Мэддокс позаботился о том, чтобы я всегда чувствовала его присутствие.
Он не хотел, чтобы я забыла — я была добычей; он был охотником.
Как только прозвенел звонок, я первой вышла из класса. Было тяжело признаться… но я убегала.
Райли уже ждала меня во дворе.
— Ой-ой. Это выражение лица говорит мне, что Мэддокс снова проделал еще один из своих мудацких приемов.
Я воздела руки к небу, сдерживая отчаянный крик.
— Он опозорил меня перед классом.
— Что он сделал на этот раз?
Мы с Райли уселись, скрестив ноги, на холодной траве. Я передала ей бутерброд, который моя бабушка приготовила для нас сегодня утром, любимый Райли. Индейка, листья салата, сыр и домашняя копченая горчица. Мы откусывали бутерброды, пока я рассказывала, что произошло в классе.
— Ты злишься, что он был прав и сделал более умный анализ, чем ты… или ты злишься, что он унизил тебя перед всем классом?
— Я… — Мой рот захлопнулся, потому что Райли… была права. Она так хорошо меня знала. Я всегда была конкурентоспособной по своей природе.
Я издала раздраженный звук, прежде чем признать правду.
— Ладно. Хорошо. Я злюсь, что у него был лучший анализ, и меня раздражает, что он так меня обозвал. И он назвал это конструктивной критикой. Мэддокс может засунуть это себе в задницу. Он пытался поставить меня в неловкое положение.
— Мы установили это. Ты в его дерьмовом списке, но ты позволяешь ему добраться до тебя, детка.
Я агрессивно жевала свой последний кусок.
— Я не…
Однако Райли была права.
Мэддокс Коултер, с его милой ухмылкой, красивыми глазами и серферскими волосами, вовсю баловался со мной, и я позволяла ему.
Я сжала кулаки на коленях. Больше нет.
ГЛАВА 4
Лила
Сначала я услышал крик моей мамы.
Затем наступила тишина. Это произошло за наносекунду.
Мир внезапно накренился, мое зрение помутнело, а затем все стало черным. Я погрузилась в очень темное место. Дольше всего я оставалась там… очнулась… угасаю… сердце бьется… онемела… потерялась…
Тишина медленно рассеялась, сменившись жужжанием, наполнившим мои уши. Мне казалось, что единственное, что у меня в голове, было статичным.
Горло пересохло, расцарапанное изнутри, и я не могла издать ни звука.
Мама? Папа?
Я ничего не видела. Все было таким темным… таким пустым…
Я вспомнила звук дробящегося стекла, смешанный с отчетливым треском ломающихся костей. Я вспомнила, как мама кричала, а папа… Я вспомнила…
Потом пришла боль.
Мои кости и хрупкие органы чувствовали себя так, словно их раскрошили и вдавили в крошечную удушающую коробку. Я не могла дышать. Это так больно. Мой торс горел, как будто на него вылили кислоту. Мне в грудь больно вонзился нож… нет, не нож… я не знала… но было больно. Мне казалось, что в мою грудь вонзают нож или молоток.
Я моргнула… заставляя себя дышать. Я не могла. Мои легкие сжались с такой силой, что я боялась, что они сложатся сами в себя. Когда я закашлялась, агония пронзила мое тело, и мои потрескавшиеся губы разошлись в безмолвном крике.
Мама, папа…
Я не могла говорить. Жужжание не прекращалось в моих ушах.
Во рту появился медный привкус крови; оно было горьким на вкус, и я чувствовала, как оно пропитывает мой язык и внутреннюю часть рта. Кровь…?
Нет…
Как…
Что…
Я помню…
Драка… снег на улице… в машине… мама… папа… я…